История христианской церкви от времен апостольских до наших дней

Константинопольский символ в той части, где говорится о Сыне, в общем, но не в частностях, совпадает с никейским. Изменение это объясняется постепенным введением этого символа в употребление в качестве крещального символа. Так, отрывок никейского символа: «Сына Божия, иже от Отца единородно рожденнаго, иже от Отца рожденнаго прежде всех веков». Епифаний приводит этот крещальный символ в своем «Ancoratus» с. 118 перед датой сочинения. Это, однако, нисколько не служит доказательством позднейшей его вставки, именно после собора 381 г., как желают это доказать Францелин (Tract. de Deo trino p. 556) и Юнгман (II, 14), хотя, с другой стороны, едва ли можно согласиться с гипотезой Горта (Two Dissertations 1876) и Гарнака (DG. II, 266 ff.), ныне разделяемой Каттенбушем (Verg. Konfessions-kunde I [1892]. S. 252–63), будто собор, от которого символ получил наименование, не знал и не утверждал его, а, напротив, символ был приписан ему только по недоразумению. О догадке Винцензиса, что константинопольский символ есть не что иное, как благоприятный для греческого церковного учения VII в. подлог, не может быть и речи. Молчание о нем Сократа (V, 8), Созомена (VII, 7–9) и Феодорита (V, 8) или упоминание только о голом утверждении никейской веры собором в сокращенном сообщении историков ничего не доказывают и это тем более, что сам Феодорит присутствовал на Халкидонском соборе 451 г., где символ двукратно (Sess, II. V) читался. Еще меньшим доказательством против подлинности символа может служить свидетельство Григория Назианзина. Хотя в ер. 102 ad Cledon. он вообще говорит только о никейском символе, но из речи его с дальнейшим разъяснением третьей части символа об исповедании

Божества Святого Духа прямо явствует, что он был знаком с символом в той редакции, как он читается в константинопольском символе. Возможно, что Григорий имел этот символ перед глазами, но не желал его называть именем того собора, о котором сохранил самое дурное воспоминание.

§ 50. Связанные с арианством или с ним одновременные споры и лжеучения

Арианская борьба и сопровождавшее ее распадение общей церкви привели к целому ряду мелких споров и расколов. Наиболее важными расколами были антиохийский, римский при папах Либерии и Дамасе и люцеферианский в Сардинии и Испании. Что же касается лжеучений, то наиболее значительными были ереси Маркелла Анкирского и Фотина Сирмийского, насколько они переплелись с арианством. Напротив, отличные от арианства как по своему происхождению, так и по содержанию секты авдиан, мессалиан и присциллиан около этого времени исчезли.

1. Антиохийская схизма. Когда Евстафий в 330 г. был низложен, то ему осталось верной незначительная часть общины. Напротив большинство последней признало новых арианских епископов. Когда Евдоксий перешел в Константинополь, то в Антиохии вследствие возвышения Мелетия Севастийского образовалась вторая православная партия. Так как новый епископ в сущности был никейцем, то вскоре после своего избрания он был низложен арианами. Но, с другой стороны, в виду своего поставления арианами, он не получил признания у евстафиан. Раскол нашел благодарную почву в происшедшем тогда изменении смысла слова ипостась. В то время как раньше оно отождествлялось с сущность, ныне оно получило значение лица. Евстафиане упорно держались первоначального употребления, между тем мелетиане решительно высказались за позднейшее толкование. Около этого времени евстафиане приобретают себе отдельного епископа в лице Павлина (362–388 гг.), а затем Евагрия († 394 г.). Как тот, так и другой признавались на Западе, тогда как на Востоке правоверными антиохийскими епископами считались Мелетий и его преемники. Лишившись позднее отдельного епископа, евстафиане мало-помалу утратили всякое значение. Большая часть их воссоединилась с церковью около 415 г., а незначительное число оставшихся — около 482 г. (Ср. F. Cavallera, Le schisme d’Antioche 1905. Bulletin de litt. eccl. p. par. l’Inst. Cath. de Toulouse, 1906, 120–25).