История Киева. Киев имперский

После смерти Панина в 1783 году Екатерина ІІ развернула войну против вольнодумства: Радищев – в ссылке, Новиков – в тюрьме, вновь стала процветать Тайная канцелярия с ее пытками и бичеванием. А тут еще какой-то Фонвизин печатает обидные памфлеты, да так завуалированные, что непонятно, когда смеяться и когда плакать, да при этом не разобраться, где кто и что?! Правительнице доносили, что он – «мартинист», то есть масон. Фонвизин начал ее раздражать и гневить. Писатель поспешил уехать за границу, тем более что его здоровье, а также его супруги всё ухудшалось и ухудшалось. 13 июня 1786 года Фонвизин пишет в своем дневнике: «Будучи в тяжелой болезни и с растерзанным горестью сердцем выехал я из Москвы». На второй день путешествия состояние здоровья стало критическим: «Хотя московский мой врач, филолог и мартинист, уверял меня, что в дороге кроме кузнецов, лекарей никаких нет, однако в Тихвине сыскали мне лекаря Нетерфельда, который пустил у меня кровь поискуснее самого филолога». В утомительной и дальней дороге у Фонвизина кровь и портили, и пускали еще много раз. Например: «Брился у пьяного солдата, который содрал было с меня кожу. Великая беда, кто сам в дороге бриться не умеет!»

Обложка первого издания «Недоросля», 1783 г.

На 11-й день путешествия писатель уже был в Украине: «Около обеда приехали в Глухов и стали было у попа; но как квартира была плоха, то перевезли нас к Ивану Федоровичу Гум… Он с женой своей Марфой Григорьевной суть подлинные Простаковы из комедии моей „Недоросль“. Накормили нас изрядно, да и по всей Малороссии едят хорошо. Весь день пробыли мы у них в превеликой скуке». Видимо, и в те времена в Москве были проблемы с качественной едой, так как большинство страниц дневника путешествия Фонвизина посвящены перечислению и описанию трапез. 15-й день путешествия: «К обеду приехали в город Батурин и стали у жидовки. Она женщина пожилая и знаменита своим гостеприимством; накормила нас малороссийским кушанием весьма хорошо».

Через день путешественники были в Нежине: «Больше часа шатались мы по улицам, не находя квартиры. В рассуждении сего русские города не имеют никакого еще устройства: ибо весьма в редких находятся трактиры, и то негодные. Наконец пустил нас к себе грек Антон Архитекторов, у которого мы и ночевали».

Так наступило 2 июля: «В Семиполках встретили мы графиню Катерину Васильевну (К. В. Скавронская, урожденная Энгельгардт, племянница Потемкина, впоследствии графиня Литта – В.К.). Свидание наше было весьма жалостное. Она плакала, видя меня в столь жестоком состоянии, а я от слез слова промолвить не мог. Ночевать приехали в Бровары; спали в карете. Бровары есть последняя деревня до Киева, принадлежала Лавре. Здесь прежде от монахов оказываемо было всевозможное гостеприимство приезжающим в Киев богомольцам; но мы приехали после отнятия деревень от Лавры и, следовательно, были свидетелями одного токмо негодования».

3 июля: «Целое утро ехали песками, насилу к обеду дотащились до Киева. Стали против монастыря Николаевского в доме перевозчицы Ульяны Ефремовны Турчаниновой. Старуха предобрая, но личико измятое. Весь день были дома».