История Киева. Киев капиталистический

Всё прошедшее за весь промежуток существование Киева было далеко от народовластия, от истинной демократии. К ней мы еще не пришли, еще сильны феодальные предрассудки, нет у народа еще уверенности в своих силах. Была, правда, Оранжевая революция, когда народ, показав свою силу и твердость, впоследствии почил на лаврах, думая, что депутаты с феодальными замашками будут защищать права своих избирателей. Нет, депутатом нужно не благоденствие всей страны, а в их собственной семье. Произошла перестановка мест слагаемых – раньше была власть партии, а теперь партия власти.

Наш современник и мой друг – М. С. Петровский

Я тут привел немало высказываний Мирона Семеновича, поэтому нахожу нужным рассказать о нём, моем современнике литературоведе, пишущем о начале прошлого столетия.

Мирон Семенович – известный писатель, культуролог, литературовед и тонкий знаток творчества Булгакова. И прежде всего, киевлянин, хотя родился 8 мая 1932 года в Одессе. С детства увлекался литературой, был, как и я, запойным читателем. Настоящим открытием, воспоминание о котором осталось на всю жизнь, для Петровского стала книга К. Чуковского «Высокое искусство»: «Эта книга открыла мне, двенадцатилетнему закомплексованному подростку, возможность быть свободным, научила свободе. То есть, конечно, я не стал вмиг и навсегда свободным, но ощущение было такое, будто я вырвался из клетки самого себя, прорвался к самому себе, и обратно уже не вернусь, а буду только расширять прорыв, отгибая прутья. Так научившийся однажды держать равновесие на велосипеде или держаться на воде уже вовеки не разучится, даже если никогда и близко не подойдет к воде и велосипеду. Такое вот ноу-хау. Разумеется, тогдашние слова были другие, да и не помню я слов, но ощущение было то самое. Самое то».

В 1957 году М. Петровский окончил заочное отделение филологического факультета Киевского университета им. Т. Шевченко. Вскоре после окончания жилье Мирона Петровского на площади Льва Толстого в Киеве стало одним из средоточий молодежной неформальной субкультуры. Среди участников встреч были филологи Андрей Билецкий и Татьяна Чернышова, писатель Юрий Щербак, биолог Юрий Некрутенко, переводчик Юрий Педан, художник Вилен Барский и другие. Кое с кем я не раз впоследствии общался. В 1959–1960 годах у некоторых из них КГБ проводило обыски, их вызывали на допросы, предавали обструкции в прессе, часть подверглась гонениям (так называемое дело о «Литературной забегаловке»). Мирон был вынужден уехать из Киева в Москву, чтобы избежать преследований местных кагебистов. В Москве находился в сложном положении: без жилья и постоянной работы, еле перебиваясь на гонорары от статей. Позже работал литературным секретарем Корнея Чуковского, творчество которого его заинтересовало еще в университете. В московской нелегкой ситуации Мирон Петровский нашел лазейку, которая позволила ему публиковаться и работать по специальности. Ею была детская литература – одно из немногих убежищ для литераторов и ученых того времени. На протяжении 1960-х годов Петровский опубликовал несколько десятков статей о советской детской литературе в различных педагогических журналах. И никаких комплексов относительно якобы ненастоящего, «детского литературоведения», по словам автора, не испытывал.

Петровский как-то поделился со мной своим представлением о том, что такое булгаковский Киев. Дело не в том, чтобы называть так городские объекты, связанные с жизнью писателя или упоминавшиеся в его произведениях. Булгаковский Киев для киевлянина, да и по-видимому, не только для него – это та акварель, разглядев которую, человек меняет представление о культурной ценности собственной жизни, собственных представлений, города, в котором он живет. То есть для меня это скорее идеологическое и духовное понятие, чем конкретно топографическое. Хотя и этого я не отрицаю.