История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3

Таким образом, в Германии и Италии, помимо армий, которым предстояло вступить в кампанию, Наполеон располагал и другими армиями, готовыми служить резервными и восполнять военные потери. Они состояли, правда, из молодых солдат, но были обеспечены великолепным офицерским составом. К тому же германские войска были не менее молоды, и если их одушевляли патриотические чувства, наших солдат одушевляли возбужденное в высочайшей степени чувство воинской чести, возглавлявший армию Наполеон и необходимость вернуть удачу. Преимущества были равными. Французской армии недоставало только кавалерии. Мы по-прежнему рассчитывали на 50 тысяч всадников к середине года, но к началу кампании могли получить не более 10 тысяч. Наполеон не слишком тревожился из-за этого обстоятельства. Мы будем давать, говорил он, сражения, подобные египетским, и будем побеждать в них, как в сражении у пирамид, с помощью каре. Не считая задержки с формированием кавалерии, всё остальное продвигалось с чудесной быстротой. Наполеон трудился не более трех месяцев и уже мог обрушиться на неприятеля, неосторожно выдвинувшегося до самой Заале с 300 тысячами пехотинцев и 800 орудиями.

Мы только что видели, что Испания стала для Наполеона питомником офицеров высочайшего уровня. Тем не менее он не хотел чрезмерно ослаблять свои армии на Иберийском полуострове, и вот каков был его мотив. В глубине души Наполеон отказался от Испании, оставив для себя в запасе эту уступку, единственную, какой он покорился, чтобы в последнюю минуту побудить Англию к переговорам. Разоружить континент своими победами и заставить его принять территориальное устройство, какое ему будет угодно, разоружить Англию, пожертвовав Испанией, – к этому сводилась вся его политика, и она была бы хороша, если бы территориальное устройство, которые он намеревался навязать континенту, было более приемлемым. При таких намерениях самым благоразумным решением, если бы он был волен его принять, стало бы оставление Испании. Следовало отдать ее Фердинанду и вывести из нее 300 тысяч человек, из числа которых он мог бы тотчас получить 200 тысяч великолепных солдат. Но если бы Наполеон поступил так, ему вскоре пришлось бы сражаться с англичанами уже не в Испании, а на юге Франции, что было бесконечно опаснее, и он лишился бы залога, который оставался его главным козырем в переговорах на будущем европейском конгрессе. Вот так наказанием за вторжение в Испанию сделалась необходимость там оставаться, даже когда Наполеон этого уже не желал. Следовательно, нужно было оборонять ее насмерть, то есть так же, как в 1809 и в 1810 годах.

Вдобавок Наполеон одобрял новое положение, занятое армией в Испании, хотя и порицал ошибки, в результате которых к нему пришли. Он одобрял сохранение только Валенсии, Каталонии, Арагона и Кастилии, что составляло наилучшую половину Иберийского полуострова, но хотел, чтобы их охраняли так, чтобы иметь возможность далеко отбросить англичан в случае их новой атаки на Вальядолид и Бургос. Он хотел даже, чтобы англичан занимали до такой степени, чтобы мешать им предпринимать морские экспедиции к побережью Франции. Маршал Сюше казался ему достаточно сильным для обороны Эбро и побережья Средиземного моря от Барселоны до Валенсии, а объединившиеся в последней кампании армия Андалусии, армия Центра и Португальская армия казались достаточно сильными для обороны Кастилии от Веллингтона. Наполеон только счел необходимым еще больше приблизить их и отвести за Гвадарраму, оставив на Тахо только кавалерию, а в Мадриде – одну дивизию авангарда, и перевести двор в Вальядолид. Он хотел, чтобы три армии воссоединились перед Вальядолидом, дабы иметь возможность в мгновение ока сконцентрироваться и двинуться на английскую армию. Он предписал даже подготовить осадный парк, чтобы заставить Веллингтона опасаться атаки на Сьюдад-Родриго, и всё это с целью прочно удерживать его на полуострове.

Наполеон предписал только одну меру, внешне противоречившую этим благоразумным диспозициям, – отряжать при необходимости часть этих войск на уничтожение банд, разорявших север Испании и перерезавших коммуникации с Францией в Наварре, Гипускоа, Бискайе и Алаве, ибо считал прерывание коммуникаций досадной помехой и опасным политическим неудобством.

Ведь он хотел иметь возможность сказать, предполагая сделать Испанию предметом переговоров и обмена, что неопровержимым образом владеет лучшей ее половиной, и, исходя из этого, присвоить Каталонию, Арагон, Наварру и баскские провинции, словом, всё, что называли провинциями Эбро, а остальное вернуть Фердинанду. Такое соглашение он подумывал навязать Жозефу и готовился заключить с Фердинандом и англичанами; но он хранил тайну, дабы открыть ее как можно позже и эффективнее.