История Консульства и Империи. Том III

Бесстрашный и заботливый маршал не покидал своих войск ни на минуту, следя за всем лично, руководя починкой мостов, расчисткой проходов, уничтожением обозов, которые невозможно было провезти, взрыванием оставшихся без упряжек фургонов с боеприпасами. Уже слышался зловещий грохот взрывов, возвещавших о недостатке транспортных средств, и виднелись на дорогах оставленные повозки, которыми не захотели пожертвовать при уходе из Москвы и которые приходилось бросать теперь. Приходилось идти на жертву еще более мучительную — жертвовать ранеными, и, к сожалению, эта жертва приносилась снова и снова на каждом шагу. Раненых в Малоярославце кое-как собрали и заставили все обозные повозки принять их, не исключая и кареты Главного штаба, и Даву объявил, что будет сжигать все повозки, которые не сохранят вверенный им ценный груз. Так на первое время добились перевозки раненых, но доблестных солдат арьергарда, прикрывавших армию своей преданностью, подбирать было уже некому. Даву укладывал на лафетах пушек всех, кого успевал подобрать, но на каждом шагу был вынужден оставлять тех, кого не успевали поднять и не имели средств перевезти. Он сообщал о своих затруднениях в Главный штаб, но штаб двигался во главе армии и не беспокоился о том, что происходит в ее хвосте. Наполеон издавна привык доверяться своим соратникам в деталях исполнения и не имел сейчас нужды распоряжаться о каких-либо маневрах, а потому ему приходилось лишь уныло передвигаться со скоростью пехоты, и он чувствовал себя глубоко униженным неприкрытым отступлением. Он начал запираться в штабе и, не желая ни за чем следить лично, только порицал маршала, командовавшего арьергардом, который, как он говорил, слишком методичен и слишком медленно двигается. В довершение несчастья, в раздражении на русских Наполеон приказал сжигать все деревни, через которые проходил. Эту заботу следовало предоставить арьергарду, который поджигал бы деревни, когда из них уже нельзя было извлечь никакой пользы, но поскольку все испытывали от поджогов жестокое удовольствие, 1-й корпус чаще всего находил деревни, где мог бы раздобыть кров и продовольствие, уже горящими.

Так прошли три мучительных дня перехода в Можайск. Несмотря на первые тяготы отступления, которые почти исключительно стали уделом 1-го корпуса, уверенность еще не покидала сердца. Из Можайска предстояло совершить семь-восемь переходрв до Смоленска; хотя ночи были уже холодны, днем продолжало светить солнце, и армия сохраняла надежду после недолгих страданий обрести в Смоленске покой, изобилие и теплые зимние квартиры.

Маршал Мортье присоединился к армии « Верее. Взорвав Кремль в ночь на 24 октября¹⁸, он вышел из Москвы со всеми ранеными и больными, каких смог увезти, с 4 тысячами гвардейцев, 4 тысячами спешенных кавалеристов и 2 тысячами артиллеристов, конных кавалеристов и инженеров, составлявших его гарнизон.

Прибыв к Можайску, армия встала биваком на поле Бородинской битвы, испытав при виде его самые тягостные впечатления. В населенной местности поле битвы вскоре освобождается от печальных останков, которыми оно обыкновенно покрыто, но поскольку несчастный Можайск был сожжен, жители его разбежались и все окрестные деревни постигла та же участь, некому было похоронить пятьдесят тысяч трупов, устилавших землю. Сломанные повозки, разбитые пушки, шлемы, кирасы, разбросанные там и тут ружья и обглоданные животными трупы громоздились на земле, представляя ужасающую картину. Всякий раз, когда приближались к местам особенно больших скоплений жертв, в воздух взмывали тучи хищных птиц, испускавших зловещие крики и затмевавших небо жуткими стаями. Начавшиеся ночные заморозки приостановили разложение трупов, но ничуть не уменьшили их ужасный вид. Размышления, на которые наводила подобная картина, были глубоко мучительны.

Сколько жертв, и ради чего? Мы дошли от Вильны до Витебска, от Витебска до Смоленска в надежде на решающее сражение; гнались за этим сражением до Вязьмы, потом до Гжати; мы нашли его, наконец, в Бородино, и оно оказалось жестоким, кровопролитным; мы пошли в Москву в надежде пожать его плоды и нашли там только огромный пожар! Мы уходим оттуда, не принудив неприятеля сдаться и без средств существования на время возвращения; мы возвращаемся туда, откуда пришли, нас стало вполовину меньше, мы продолжаем каждый день устилать землю павшими, с уверенностью в мучительной зимовке в Польше и с весьма отдаленными перспективами мира, ибо мир, очевидно, не может стать ценой вынужденного отступления. И это единственный результат того, что мы засыпали землю пятьюдесятью тысячами трупов!