Пятого ноября Наполеон прибыл в Дорогобуж. Евгений прибыл туда 6 ноября, остальные корпуса — 7-го и 8-го. До сих пор холод был колючим, неприятным, но еще не смертельным. И вдруг днем 9-го небо покрылось темными тучами, и потоки снега, разносимые бурным ветром, начали падать на землю. Будучи сытыми, солдаты перенесли бы холод, упавший пока только до 9-10 градусов по Реомюру; но поскольку они питались разведенной в воде мукой и жаренной на костре кониной и спали на земле без палаток и укрытий, то холода, даже менее суровые, нежели те, что они переносили некогда в Германии и Польше, стали для них жестоким испытанием. Этот первый снег, выпавший после того, как они миновали Дорогобуж, необычайно усилил всеобщее бедственное положение. Чувство долга начинало оставлять всех. Раненых бросали, а солдаты-союзники, обязанные конвоировать русских пленных, избавились от них, прострелив им головы из ружей. Те, кого поражала зараза эгоизма, столь вездесущая и, к сожалению, столь ярко проявляющаяся во время великих бедствий, думая только о себе, оставляли ряды, уходя на поиски продовольствия, и пополняли блуждавшую и безоружную толпу, которая по выходе из Дорогобужа насчитывала уже около 30 тысяч человек, включая московских беженцев и возчиков обозов. Более 10 тысяч солдат уже погибли на дорогах, под знаменами было от силы 50 тысяч, вся кавалерия, кроме гвардейской, лишилась лошадей. Однако до Смоленска оставалось уже не более трех маршей, и все надеялись, добравшись туда, обрести продовольствие, одежду, прибежище и подкрепления. Эта надежда поддерживала сердца солдат. Считали лье, часы.
Но в Дорогобуже Наполеона настигли самые неприятные известия: новости о военных операциях на крыльях и странные сообщения из Франции, где правительство подверглось дерзкому покушению, ибо, как говорят обычно, беда не приходит одна.
На обоих крыльях армии планы неприятеля полностью раскрылись. Адмирал Чичагов, присоединив Тормасова с 30 тысячами и приняв на себя командование объединенной армией, в сентябре предпринял наступление на князя Шварценберга и генерала Ренье. Русский генерал оттеснил обоих генералов-союзников с линии Стыри на линию Буга. Те, располагая на двоих лишь 35 тысячами человек — 25 тысячами австрийцев и 10 тысячами саксонцев, — сочли невозможным давать сражение, неудача в котором могла обнажить правый фланг французской армии. Потому они отошли к Бресту и спрятались в своем обычном убежище, за Пинскими болотами.
Узнав, что давно обещанное подкрепление в 6 тысяч человек наконец на подходе, Шварценберг оставил Ренье за Пинскими болотами и пошел на соединение с подкреплением, которое выдвигалось через Замость. Присоединив его, он вернулся через Брест к Ренье, который, в свою очередь, ожидал прибытия французской дивизии в 12—15 тысяч человек, дивизии Дюрютта из корпуса Ожеро. Князь Шварценберг, получивший 5-6 тысяч человек подкрепления, и генерал Ренье, ожидавший прибытия 12—15 тысяч, оказывались во главе 50 с лишним тысяч человек и в состоянии были сопротивляться 60 тысячам Чичагова. Но пока они тратили время на разрозненные встречные движения к Замости и к Варшаве, адмирал, в соответствии с инструкциями, присланными ему императором Александром, оставил генерала Сакена перед генералами-союзниками и выдвинулся с 35 тысячами в верховья Березины, дабы соединиться с графом Витгенштейном, который должен был оттеснить маршала Сен-Сира с берегов Двины и выдвинуться навстречу Молдавской армии. Проще всего было бы последовать за Чичаговым, но Шварценберг и Ренье, не разобрав непонятных намерений русских, не знали, что им делать: то ли сражаться с Сакеном, стоявшим перед ними, то ли идти за Чичаговым, который, по слухам, направился к Минску. И пребывая в такой неуверенности, они позволили адмиралу завершить его движение. Вот что Наполеону сообщили о делах на правом фланге, то есть в Волыни и в низовьях Днепра. На левом фланге, то есть в верховьях и низовьях Двины, дела обстояли еще хуже. Маршал Макдональд, протомившийся у Динабурга в сентябре и октябре ради двух целей, ни одной из которых не достиг (прикрытия осады Риги и поддержки сообщения с Сен-Сиром), был отведен в низовья Двины, чтобы поддержать пруссаков против финских войск, перевезенных в Лифляндию в соответствии с договоренностью России со Швецией. Будучи окончательно отодвинутым с радиуса действий Великой армии, он счел себя обреченным, как и опасался ранее, на долгое бездействие.