История Консульства и Империи. Том IV. Книга 1

Дабы преуспеть в своей тактике, он решил одновременно с началом переговоров осуществить вторую запланированную на конец июля поездку и повидаться в Майнце с императрицей. Наполеон и в самом деле назначил Марии Луизе свидание в Майнце на 26 июля, дабы провести с ней несколько дней, но главное, устроить смотр дивизий, предназначавшихся для корпусов Сен-Сира и Ожеро. Перед отъездом он оставил полномочия для Коленкура, который должен был отправиться в Прагу, как только от представителей в Ноймаркте будет получен удовлетворительный ответ о точных сроках перемирия. К полномочиям Наполеон добавил инструкции, согласованные с Маре, чтобы Коленкур, по прибытии в Прагу, мог правильным образом потратить 7-8 дней до возвращения Наполеона.

Наступило 24 июля, а ответа из Ноймаркта ждали не раньше 25-го или 26-го. Коленкур должен был пуститься в путь на следующий день, потратить день-два на знакомство с полномочными представителями, а пять-шесть дней — на обсуждение вопроса о передаче полномочий и о форме заседаний. Так было бы нетрудно дотянуть до 3-4 августа, вероятного срока возвращения Наполеона в Дрезден, и тогда он сам наметил бы дальнейшие планы. Итак, 24 июля Наполеон отбыл в Майнц.

Двадцать шестого июля посланники в Ноймаркте дали, наконец, удовлетворительный ответ о точных сроках, признав, что главнокомандующий Барклай-де-Толли неверно понял слова государя о том, что перемирие закончится только 16-го, а военные действия возобновятся 17-го. Недоразумение произошло из-за того, что император Александр недостаточно ясно выразился, сообщая об уступке, ставившей его в неловкое положение перед нетерпеливыми сторонниками войны. Император Александр находился тогда в Трахенберге, куда отбыл из Райхенбаха вместе с королем Пруссии и большинством генералов коалиции на совещание с принцем Швеции о будущих операциях. Это собрание совсем не нравилось русским и германским офицерам, особенно последним. Говорили, будто Бернадотту пожалуют важный командный пост; на дороге его встречали с необычайными почестями. Все эти любезности в отношении человека, не имевшего в глазах германцев и русских иного достоинства, кроме звания французского генерала, возбуждали сильнейшую ревность в главных штабах союзников. Перспектива оказаться помещенными под его командование была им в высшей степени неприятна.

К сожалению, речь шла и о другом французском генерале, на сей раз великом воине, наделенном подлинными

гражданскими и воинскими добродетелями и награжденном за огромные заслуги не королевской короной, как был награжден за посредственные — Бернадотт, а изгнанием. Этим генералом был знаменитый Моро. Он приехал в Стокгольм по приглашению Бернадотта, который, казалось, спешил обзавестись подражателями. Его приезд вызывал всеобщую озабоченность; поговаривали, что Моро станет советником Александра, что было еще одной причиной недовольства русских и германских военных.

Как бы то ни было, Бернадотт прибыл в Трахенберг и получил у императора Александра и короля Пруссии чрезвычайно любезный прием. Однако этими показными любезностями он был обязан не столько своим талантам, сколько сомнениям в его верности и желанию продемонстрировать всем соратника Наполеона, утомленного владычеством последнего до такой степени, что он обратил оружие против него. До дня окончательного разрыва с Данией и присуждения Норвегии Швеции новый швед поочередно обещал, колебался и даже угрожал, но, наконец, принял решение и привел в движение двадцать пять тысяч шведов. В награду за свой контингент он демонстрировал странные притязания. Он хотел быть главнокомандующим или командовать хотя бы армиями, которыми не командуют лично государи-союзники. Ему мягко возражали и постепенно умерили его требовательность тем простым доводом, что расположение различных армий не позволяет им действовать в непосредственной близости друг от друга и потому они не могут быть объединены под началом одного командующего.

В результате дебатов, продолжавшихся с 9 по 13 июля, выработали план кампании, основанный на сотрудничестве с австрийцами, ибо всеобщее убеждение в том, что Наполеон не примет мир, позволяло считать их войска, собранные в Богемии, Баварии и Штирии, готовыми к сотрудничеству с русской и прусской армиями.