История крепостного права на Руси. Предпосылки и основные этапы лишения крестьян личной свободы. XIV—XVII века

В.И. Сергеевич, комментируя теорию Ключевского, давно отметил, что московское законодательство строго отделяло поступавших в холопство по особому договору (ряду), (кабальное холопство) от крестьян и в принципе не позволяло последним становиться первыми. Поэтому слияние крестьян с холопами из-за одного только долга было бы крайне сложным. Исследования историографа В.М. Панеяха поставили под сомнение утверждение, что крестьяне, бравшие ссуды у своих господ, относились даже к той же категории, что и люди, продававшиеся в холопство. Если Панеях прав, то теория Ключевского о том, что в первой половине XVII в. крестьяне начали сливаться с этим видом холопов из-за схожести их статуса должников, становится еще слабее. (Не приходится сомневаться, что в XVII в. статус крестьянина и холопа действительно слились в определенном отношении, как это будет показано в главе 5.)

Можно привести весьма убедительный аргумент в пользу того, что чаще всего крестьянская задолженность возникла в результате закрепощения, а не являлась его причиной. С.И. Тхоржевский, российский и советский историк, обобщил минимальный вывод, который следует сделать из аргументов против толкования задолженности: либо крестьянская задолженность была явлением сравнительно редким, либо она не являлась фактором их закрепощения. И последнее свидетельство неубедительности теории задолженности состоит в том, что в конечном счете она приводит описание процесса прикрепления крестьян к земле, а не анализ основных причин этого прикрепления.

Теория старожильства также подверглась резкой критике. Некоторые скептики опровергли эту теорию, задавшись вопросом, действовала ли эта концепция везде или, наоборот, применялась только конкретными землевладельцами. Сергеевич в своем едком обзоре обобщения Дьяконова 1898 г. «Очерки из истории сельского населения» отрицает, что старожильство являлось правовой концепцией или институтом, применимым при определении статуса крестьянина. Последние исследования убедительно доказывают несостоятельность всей теории и показывают, что старожилец являлся не более чем личностью, чьи показания, в силу его осведомленности, годились для использования в качестве доказательства в судебных процессах при отсутствии документов.

Принимая во внимание явную несостоятельность версии «безуказного» закрепощения, некоторые историки делали попытки исправить или пересмотреть обобщения Дьякова. Наиболее доблестное усилие предпринял молодой дореволюционный ученый П.Е. Михайлов. Он убедительно опроверг «догадку» Дьякова о том, что старожильство и задолженность были между собой связаны. Михайлов выразил сомнение, что феодалы Московии были или могли быть так щедры на ссуды, как предположил Дьяков. Более того, он пишет, что должники в Московии не являлись старожильцами, а были новопоселенцами, только начинающими заниматься сельским хозяйством и, следовательно, нуждавшимися в помощи своего хозяина.

Под влиянием работы Фустель Куланжа (французского социолога) Le Colonial romain, Михайлов соглашается с Владимирским-Будановым, Дьяковым и Лаппо-Данилев-ским, что старожильцы были ограничены в своих правах перехода раньше других категорий крестьян. Михайлов рассматривает старожильцев как достигших успеха арендаторов, а институт старожильства – как результат «хорошей жизни». Этот институт возник, по его мнению, не из необходимости защиты частных интересов землевладельцев. Под влиянием Льва Петражицкого, русского и польского правоведа, социолога и философа, Михайлов изображает институт старожильства как результат осознанного повышенного интереса крестьян к общественному социальному и правовому экономическому укладу, который мотивировал, даже «учил» их оставаться на своих местах, несмотря даже на тяжелые времена, и усердно трудиться на земле, дабы поддерживать жизнь и развивать культуру.

Несмотря на явные недостатки, «безуказная» версия в целом принималась как «правильная» среди дореволюционных историков. Именно эта концепция, в особенности ее акцент на задолженности, имела тенденцию преобладать в американских познаниях о процессе закрепощения крестьянства в России, в основном благодаря престижу и доступности «Курса русской истории» Ключевского.

Фундаментальный недостаток «безуказной» версии состоял в том, что ее сторонники сначала не осознавали, а затем преуменьшали значение «заповедных лет» – тех лет, когда правительственный указ запрещал крестьянам перемещаться. Первый соответствующий документ по этому вопросу был опубликован в 1894 г., позже вышли и другие (см. главу 4). Это было очевидное действие со стороны государства, которое приверженцы «безуказной» версии не могли игнорировать. До 1917 г. предпринималось несколько попыток сделать новые открытия в истории крепостничества. Именно в это время Д.М. Одинец, профессор русского права, выдвинул концепцию, что введение заповедных лет отменило право крестьян на выход.