История Крестовых походов

И здесь произошло одно из самых странных событий всего альбигойского похода. Как утверждает хронист крестоносцев Гильом Пюилоранский, «виконт Роже, объятый ужасом, предложил следующие условия мира: горожане выйдут из города в чем есть, а сам виконт останется заложником до принятия соглашения». Его тезка Гильом Тюдельский настаивает на другой версии — мол, виконта пригласил в неприятельский лагерь некий барон, а, когда тот явился в лагерь, его не выпустили назад. Так или иначе, Раймунд-Роже, с которым, кстати, был эскорт в сотню рыцарей, отправился в шатер графа Неверского — и больше его никто никогда не видел. «Остался ли он в заложниках по доброй воле и тем самым совершил поступок безумный» — или был захвачен и брошен в темницу, известно о нем лишь одно: 10 ноября 1209 года он умер в плену от дизентерии.

Столь прозаический финал не помешает трубадуру Гильему Ожье сложить трогательную и возвышенную поэму о смерти юного виконта:

И сотни рыцарей, и сотни дам прекрасных
Льют слезы по нему… Но все, увы, напрасно!
Убит, убит преступною рукою…
Кто сможет оправдать предательство такое?
Псы вероломные, отродие Пилата!
Он за людей своих радел, а не за злато…
Подобно Господу, по шаткому мосту
Прошел он этот путь — и сгинул в темноту…

Обезглавленный город был вынужден капитулировать. Осажденные открыли ворота и покинули его, как того потребовали крестоносцы, — мужчины в исподних штанах, женщины в нижних рубашках.

По свидетельству Гильома Тюдельского, «они вышли очень быстро, без верхней одежды. Они (рыцари) не дали взять с собой ни пуговицы». Условия капитуляции были просты: «всех обитателей в обмен на все ценности». Пощадили даже еретиков — возможно, Раймунд-Роже и впрямь купил их жизнь ценою собственной свободы. Но вероятнее всего, крестоносцы, во что бы то ни стало, стремились сохранить для себя сокрытое за стенами крепости добро. Поживиться и впрямь было чем — золото и серебро, украшения и роскошная утварь, одежда, ткани, оружие, лошади и мулы (те, что еще не успели пасть от жажды). Короткая двухнедельная осада сохранила нетронутыми залежи провианта. Крестоносцы тщательно рассортировали имущество и приставили к нему охрану из вооруженных рыцарей. «Мы отдадим эти средства одному из богатых баронов, дабы правил он страной во благо Господа», — провозгласил в своей проповеди Арнольд-Амори. И добавил, обращаясь к своим воякам: «Видите, какое чудо сотворил для вас Царь Небесный, и ничто не может устоять перед вами…»

Однако чудо чудом, а земле, зараженной ересью, нужен был хороший «лекарь». В захваченном Каркассоне был срочно собран совет. Как гласит «Песня», сначала обратились к Эду Бургундскому, потом к Эрве Неверскому, потом к графу де Сен-Поль. Все трое ответили отказом.

Тогда, как пишет Зоя Ольденбург, «комиссия в составе двух епископов и четырех шевалье назвала Симона де Монфора, графа Лейсестера. Этот дворянин, прямой вассал короля Франции, владел внушительным фьефом между Парижем и Дре, простиравшимся от замка Шеврез до поймы Сены, и имел многочисленных вассалов среди владетельных сеньоров Иль-де-Франса. В сравнении с герцогом Бургундским или графом Неверским он был мелкой сошкой, но неудачником его назвать нельзя. Он пользовался известностью: выходец из знатного рода, отличившийся в походе 1194 года в армии Филиппа-Августа, затем в 1199 году во время Четвертого крестового похода. Он был одним из тех, кто отказался идти в наемники к венецианцам и, сражаясь около года в Святой земле, снискал себе отличную репутацию. В свои 40–45 лет он отличался прямотой суждений и имел авторитет храброго воина. Во время осады Каркассона он проявил себя как герой: когда штурмовали Кастеллар и крестоносцы вынуждены были отходить, Симон один в сопровождении оруженосца под градом стрел и камней выскочил ко рву, чтобы вытащить раненого. Подобный жест со стороны уже немолодого капитана доказал легатам, что перед ними человек, способный стать руководителем.

Сам Симон де Монфор поначалу тоже отказался от предложения легатов. Но потом, заставив их поклясться, что он в любое время получит надлежащую помощь, согласился. Предосторожность мудрая и необходимая: Симон видел, что бароны взвалили на себя непосильную ношу, и боялся, что, едва будет объявлен новый руководитель, они тут же откажутся от ответственности. Принимая титул, Симон де Монфор не шутил: честь была столь же сомнительна, сколь и опасна.