В бурю и дождь с проклятиями и слезами войско пилигримов двинулось назад к берегу. Аскалон предстал перед их глазами в виде пустынной кучи камней, только с трудом можно было пробраться внутрь города по грудам развалин. Но, несмотря на то, крестоносцы ревностно приступили к восстановлению города, король, щедрый как всегда, поощрял рабочих денежными подарками и, чтобы показать всем хороший пример, сам таскал камни; из страшного мусора с необычайной быстротой воздвигались валы, башни и дома. Но вскоре новая беда прервала это полезное дело. Пизанцы и генуэзцы вступили в Акконе в кровавую распрю. Первые держались англичан и короля Гвидо, другие пристали к французам и маркграфу Конраду — все сирийские христиане были вовлечены в раздор партий. Конрад с войском и флотом явился под Акконом, чтобы вместе со своими сообщниками завладеть городом, потом, правда, отступил от крепости, когда Ричард пришел на выручку, но разговор, который он имел потом с королем, скорее обострил раздор вместо того, чтобы его утешить. В этот момент, тотчас после пасхи 1192 года, пришло, однако, новое известие из Англии, по которому враги Ричарда еще серьезнее угрожали его престолу, тогда король объявил начальникам войска, что он не может дольше оставаться в Сирии и должен без дальнейшего промедления вернуться на родину. Если это так, ответили прелаты и бароны, — то пусть он позаботится хоть только о том чтобы окончательно устранить все еще разраставшийся спор за Иерусалимский престол. Ричард спросил их тогда, кого он должен ввести во владение королевством — Гвидо или Конрада? Он, конечно, думал, что его вельможи нелегко согласятся выбрать маркграфа, но весьма ошибся в этом, потому что все указали на Конрада, как на единственного человека, достаточно храброго, умного и способного восстановить достоинство Иерусалимского престола, если это вообще еще возможно. Между тем Ричард, несмотря на все свое разочарование, согласился с единодушным желанием вельмож, потому что его мысли влекли его на родину и он велел сообщить Конраду, что признает его королем. В Тире, вследствие этого, поднялось бурное ликование, которое было тем законнее, что маркграф, который незадолго перед тем снова начал переговоры с Саладином, именно тогда получил благоприятные известия об их успехе. Правда, султан требовал, чтобы Конрад соединился с ним для нападения на крестоносцев — о чем теперь, конечно, нечего было и думать, но в то же время он сделал маркграфу больше уступок, чем когда-нибудь прежде, заявив готовность оставить ему все, что в это время было в руках христиан, за исключением Аскалона и, кроме того, отдать те части Палестины и Святого города, которые он уже раньше предлагал Ричарду.
Но едва это посольство прибыло ко двору нового короля, как он был убит 28 апреля 1192 г. в Тире двумя ассасинами. Это убийство, которое произвело повсюду чрезвычайное впечатление, приписывалось то Саладину, то Ричарду, без сомнения, несправедливо, потому что Конрад вызвал против себя месть фанатической секты, ограбив один ассианский корабль[63]
. Его смерть была чрезвычайно тяжелым ударом для христианского дела. Благодаря своему безрассудному честолюбию, он отяготил свою совесть разными злыми делами, но в то же время убедил весь мир, что никто подобно ему не мог бы удержать успехи ислама, и если бы ему было суждено дожить дольше, то сирийские франки, конечно, увидели бы лучшие дни.Теперь дела сложились иначе, как внутреннему так и внешнему миру Иерусалима снова грозила опасность. Счастье было на этот раз хоть в том, что король Гвидо почти уже не вмешивался в дела. Так как один из французских вельмож, граф Генрих Шампанский, очень скоро приобрел благосклонность жителей Тира, а вскоре и всех крестоносцев, включая даже короля Ричарда, который был его дядя[64]
. Дикое время нисколько не затруднилось тем, что через несколько дней по смерти Конрада граф женился на его вдове, притом беременной, и, конечно, наследовал умершему как в браке, так и на Иерусалимском престоле. Вскоре после того старый покровитель короля Гвидо вознаградил его за потерянный на суше престол назначением в правители острова Кипра.