28 декабря главнокомандующий Черноморским флотом писал не только о тяжелых потерях в Керчи, но и о неудачах в Севастополе. Октябрьский сетовал, что командующие секторами «переоценивают силы врага»: на отражение атаки двух немецких рот с 5–7 танками они бросили все имеющиеся в их распоряжении силы. И при этом генералы жаловались: «Очень тяжело». Недооценивать врага нельзя, но «надо верить в свои силы», заключил он. 29 декабря наступление немцев продолжилось, и Октябрьский отметил, что «несмотря на большие потери, которые несет враг, он продолжает лезть. Становится непонятной его слепота, бессмысленные большие потери людей». Войска Кавказского фронта пытались расширить захваченные плацдармы; «противник оказывает сильное сопротивление, но отступает». Несмотря на оптимистичное заявление, что «после этого, безусловно, должно измениться положение и у нас в Севастополе», советские войска утрачивали оперативную инициативу, а Манштейн накапливал силы, чтобы остановить продвижение противника на запад, а затем начать контрнаступление на Феодосию и вернуть себе город[1343]
. Зная о желании Гитлера, чтобы Севастополь был захвачен как можно скорее, Манштейн решил продолжать операции и на этом направлении.Несмотря на атаки LIV корпуса на Севастополь 30 декабря и на локальный успех 16-го пехотного полка, штаб одиннадцатой армии был вынужден смириться с действительностью. Манштейн и его подчиненные поняли, что единственный способ устранить растущую угрозу жизненно важным коммуникациям в Крыму — остановить наступление на Севастополь, чтобы высвободить необходимые силы для устранения новой угрозы. Требовалось срочно стабилизировать положение на востоке полуострова. Следует отдать должное дару убеждения Манштейна, который сумел доказать Гитлеру, что необходимо не только приостановить наступательные операции под Севастополем, но и отойти на позиции, которые можно защищать меньшими силами, чем открытые аванпосты посреди советской обороны. Несмотря на то что любое отступление противоречило приказу фюрера сражаться до победы, Гитлер согласился с доводами командующего. 31 декабря Манштейн отдал приказ, разрешающий истощенным и уставшим дивизиям LIV корпуса отступить к северу от реки Бельбек.
Таким образом, год закончился не триумфальным взятием немцами Севастополя, а укреплением позиций, окружавших город. При отступлении пришлось оставить большую часть территории, которая была отвоевана дорогой ценой, — например, позиции 22-й дивизии. Комментируя отход, Манштейн в мемуарах отметил:
«То, что Гитлер был недоволен этим решением (хотя и не мог изменить его), так как оно противоречило только что отданному им строгому приказу, запрещавшему добровольно оставлять что-либо, ничего не значило в сравнении с ответственностью, которую я испытывал перед войсками, понесшими такие большие потери. Но, именно думая о своих войсках и о том, как сохранить людей, мне пришлось принять это решение»[1344]
.Второй немецкий штурм Севастополя (Манштейн упорно продолжал считать его «первым»), на который возлагали такие надежды, не был «утерянной победой», но привел если не к унизительному, то к обидному поражению. Вопреки заявлению Манштейна и других немецких генералов, представляется неправдоподобным, что еще одна пехотная дивизия, не говоря уже о полке, могла склонить чашу весов в пользу атакующих[1345]
. Но храбрые защитники города во главе с Октябрьским не могли позволить себе почивать на лаврах. Они стойко отражали атаки противника и не отступили, но их потери были очень велики. Немецкие и румынские войска теперь лучше знали местность и могли извлечь уроки из недавних операций, использовать полученный опыт при следующем штурме. Тем временем советское командование возлагало большие надежды на то, что разворачивающаяся Керченско-Феодосийская десантная операция превратится в полномасштабную кампанию по изгнанию врага из Крыма. Планы Кавказского фронта были многообещающими, но результат оказался далек от ожидаемого.