История культуры Санкт-Петербурга

Этот предвоенный «Король Лир» стал ленинградской сенсацией. Шекспир в России всегда был одним из самых важных авторов. В переломные моменты интерес к нему неизменно возрастал, и постановки его пьес тогда становились политическими «замаскированными» декларациями. Спектакль Козинцева по «Королю Лиру» был скрытым комментарием к безумию сталинских чисток в Ленинграде: в декорациях Альтмана настойчиво фигурировали виселицы со свисающими петлями, устрашающий и понятный многим визуальный намек. Ленинградский культуролог и критик Наум Берковский о постановке Козинцева писал в духе нового эзопова языка, подразумевая ситуацию в измученном террором городе: «Для Шекспира трагичен строй, который не исходит из человеческой личности, не в ней ищет для себя основания и оправдания… общество потеряло общественную мораль, превратилось в случайное сожительство, оно поощряет в людях низменное, низкое, грубое и оставляет без последствий благородные поступки или же карает за них».

В 1954 году Козинцев поставил в бывшем Александринском театре «Гамлета», и вновь Шостакович с Альтманом были в творческой команде. Этот выдающийся спектакль, выпущенный в свет вскоре после смерти Сталина, открыл новую эпоху в советской интерпретации Шекспира и подготовил появление двух фильмов Козинцева – по «Гамлету» (1964) и «Королю Лиру» (1971), ставших «лебединой песней» режиссера и принадлежащих к величайшим достижениям «Ленфильма» второй половины XX века.

Евгений Шварц прозвал Козинцева «помесью мимозы и крапивы» – описание, которое в той же степени можно было отнести к Шостаковичу. Этих двоих сближали воспитанные Петербургом сдержанность и порядочность в приватных отношениях, что отмечал тот же Шварц, характеризуя Козинцева так: «По снобической, аристократической натуре своей, сложившейся в двадцатые годы, он насмешливо-скрытен. Как Шостакович… И строгая опрятность денди приучает их к опрятности, брезгливости душевной».

Козинцев преклонялся перед гением Шостаковича и, будучи сам мастером эзопова языка, тонко улавливал его в произведениях композитора. Прослушав Одиннадцатую симфонию Шостаковича, он понимающе записал в своем дневнике: «Начало устрашило: мороз на площади, и проклятый царизм бьет в маленький барабан. А потом – жестокость, отчаяние, злая, уничтожающая все живое сила, боль, раздирающая душу скорбь и мысль – за что все это?»

Эти же размышления стали лейтмотивом шекспировских фильмов Козинцева, в которых текст трагедии в неортодоксальном переводе Бориса Пастернака звучал как злободневный комментарий. В «Гамлете», выдержанном Козинцевым в строгих черно-белых тонах, через весь фильм проходила визуальная метафора «Эльсинор – тюрьма». «Культ личности» ничтожного узурпатора противопоставлялся гордой независимости Гамлета, которого благородно и порывисто играл любимец публики великий Иннокентий Смоктуновский. Самого Шостаковича, начиная с Пятой симфонии, не раз сравнивали с Гамлетом, в сочинениях его неизменно отмечали черты «гамлетизма». К фильму Козинцева Шостакович написал резкую, суровую и возвышенную музыку, которая и до наших дней остается самой сильной симфонической интерпретацией «Гамлета». Многие критики причисляли эту работу композитора к его лучшим опусам, а Козинцев, отлично понимавший неизмеримую роль музыки Шостаковича в передаче скрытого смысла своего «Гамлета», даже собирался назвать этот фильм «киносимфонией».

Черно-белым (как и «Гамлет»), но еще более жестоким и безнадежным, с некоторыми шокирующе натуралистическими эпизодами «Королем Лиром» Козинцев, умерший в 1973 году, подвел итоги своей жизни и, в известном смысле, итоги определенной эпохи в истории «Ленфильма». Козинцев, как никто другой, олицетворял авангардные корни «Ленфильма», веселую, дерзкую юность этой киностудии, а затем ее «классический» период, когда главным патроном «Ленфильма» был Сталин. Козинцев стал одним из немногих режиссеров-любимцев Сталина, чьи произведения и в постсталинский период вызывали интерес публики и уважение специалистов не только в Советском Союзе, но и на Западе. Его «Гамлет» и «Король Лир» по праву причислены к «золотому фонду» мировой киношекспирианы. Козинцев, честолюбивый и гордый человек, тем не менее трезво отдавал себе отчет в том, что одной из главнейших составляющих этого успеха было восхищение музыкой Шостаковича: «…без нее, как и без переводов Пастернака, я шекспировских картин не смог бы поставить».