История культуры Санкт-Петербурга

И после этого признания Козинцев, словно размышляя вслух, попытался сформулировать, чем же для него, ленинградца нового времени, так необходима оказалась музыка Шостаковича и почему мощные и памятные «ленинградские» фильмы по Шекспиру не состоялись бы без этой музыки: «Что кажется мне в ней главным? Чувство трагизма? Важное качество. Но не только трагизм… Философия, обобщенные мысли о мире? Да, разумеется, как же «Лир» – и без философии… И все-таки другое свойство – главное. Качество, о котором и написать трудно. Добро. Доброта. Милосердие. Однако доброта эта особая. Есть в нашем языке отличное слово: лютый. Нет добра в русском искусстве без лютой ненависти к тому, что унижает человека. В музыке Шостаковича я слышу лютую ненависть к жестокости, культу силы, угнетению правды. Это особая доброта: бесстрашная доброта, грозная доброта».

* * *

В конце 40-х – начале 50-х годов Ахматова и Зощенко обитали в Ленинграде как тени в городе теней. Их исключили из Союза писателей, не печатали, и они влачили нищенское существование. Их избегали как прокаженных: завидев Ахматову или Зощенко, многие бывшие друзья переходили на другую сторону улицы. Оба они ожидали с минуты на минуту ареста.

По правдоподобному предположению одного из современников, Сталин оставил Ахматову и Зощенко на свободе затем, чтобы иметь возможность продолжать идеологическую кампанию, связанную с их именами, до бесконечности. Направленное против них партийное постановление 1946 года, после обязательной «проработки» на бесчисленных собраниях по всей стране, было включено в школьные программы, и его – поколение за поколением – вызубривала наизусть советская молодежь. В сознание миллионов советских людей вбивали, что Зощенко – «литературный хулиган», а Ахматова – «не то монахиня, не то блудница», чьи стихотворения порочны и упадочны.

Ленинград тех лет жил как бы по инерции. У него было отнято все, чем он мог бы гордиться, многие из ленинградских звезд культуры и искусства были в опале, другие переехали в Москву. Над городом продолжала стоять темная туча сфабрикованного Сталиным «ленинградского дела». Даже славу 900-дневной блокады в годы войны теперь старались всячески приуменьшить. Основанный в 1946 году популярный Музей обороны Ленинграда в 1949 году закрыли, его администрацию арестовали, а многие драгоценнейшие экспонаты уничтожили.

Главным ощущением той тягостной эпохи было чувство безнадежности. Это были, вероятно, самые беспросветные годы в истории ленинградской культуры. Людям казалось, что установившаяся серая, унылая рутина, удушающее однообразие которой нарушал только очередной юбилей какого-нибудь признанного «достаточно прогрессивным» классика отечественной культуры, будет царствовать вечно. Это была также самая низкая отметка в истории самосознания и самооценки города на Неве с момента его основания в 1703 году: теперь все надежды на возрождение петербургской легенды казались погребенными навсегда.

А между тем в это время уже существовало (по крайней мере в основных своих чертах) произведение, которому суждено было определить и предсказать судьбу этой легенды во второй половине XX века. Я говорю о «Поэме без героя» Ахматовой, начатой в конце 1940 года и в первом своем варианте законченной в 1942 году. Творческая судьба «Поэмы без героя» необычна: Ахматова продолжала так или иначе работать над ней еще около четверти века, почти до самой смерти, дописывая строфы, «интермедии», предисловия, посвящения, многочисленные комментарии. В результате окончательный вариант «Поэмы без героя» оказался почти вдвое больше первоначального. Да еще к этому тексту примыкает так называемая «Проза о поэме» и эскизы балетного либретто, в котором скрещивались разные мотивы из «Поэмы без героя».

Сама Ахматова хорошо осознавала историческое и культурное значение своего opus magnum. Недаром к первой части «Поэмы без героя» – «Девятьсот тринадцатый год» – она дала подзаголовок «Петербургская повесть», проведя таким образом прямую параллель к другой знаменитой «Петербургской повести» – «Медному всаднику» Пушкина. Действительно, роль поэмы Ахматовой в формировании петербургского мифа, каким он сложился к концу третьего столетия существования города, вполне сопоставима с тем мощным первоначальным импульсом, который дало возникновению этого мифа произведение Пушкина. По мнению Льва Лосева, «Поэма без героя» есть «историософская поэма, не столько о событиях истории, сколько о механизме истории, который Ахматова видит в цикличности времен, в бесконечной повторяемости, что и роднит ее с историческим видением Пушкина…».