История культуры Санкт-Петербурга

По контрасту шемякинский Петр I с его лысым, без парика, черепом, свирепым одутловатым маленьким лицом и огромными ручищами, свисавшими с подлокотников кресла, был подчеркнуто непривлекателен и внешне статичен. Но в нем таилась загадочность, невольно напоминавшая о знаменитых сфинксах, раскопанных в 1820 году на месте древней столицы Египта – Фив и через 12 лет перевезенных в Петербург, где они и застыли навеки на гранитной пристани перед зданием Академии художеств, завораживая туристов.

Эта тяжелая, тревожащая загадочность и торжественность работы Шемякина наводила также на параллели с Медным Всадником и вызывала бурные дискуссии у аудитории, часть которой не без основания решила, что концептуально и визуально новая скульптура являлась полемикой – сознательно или бессознательно – с грандиозным конным монументом Фальконе.

Некоторых возмущала беспощадная и непривычная натуралистичность головы Петра, да и в целом интерпретация Шемякина казалась им оскорбительной. Я слышал сравнение этого Петра с чудовищным динозавром, заблудившимся в лабиринтах современного города. Ожесточенные споры собравшихся вокруг работы Шемякина разгневанных и возбужденных зрителей не прекращались даже после захода солнца, когда струившийся с небес шелковый мерцающий свет, свойственный ленинградским белым ночам, придавал одинокой горделивой фигуре легендарного основателя города почти мистический эффект присутствия. Одним из очевидных аргументов в этих продолжавшихся диспутах, помимо пламенных высказываний в прессе, на телевидении и на официальных обсуждениях «за» и «против» многих видных граждан, было неизменное появление у подножия нового изваяния императора свежих цветов. Фигура величайшего и самого загадочного из русских царей по-прежнему оставалась в центре связанных с судьбой его города драматических перемен.

* * *

Споры вокруг работы Шемякина, ставшей первым памятником императору Петру Первому, воздвигнутым здесь за более чем 100 лет, оказались частью гораздо более широких дебатов по переоценке истории культуры Петербурга и петербургского мифа. Прежние, казавшиеся незыблемыми оценки, выводы, цифры – от путей развития петербургского авангарда до числа погибших во время ленинградской блокады – подвергались сомнению и пересмотру. Запретные и гонимые были провозглашены великими классиками. То, о чем еще только вчера можно было говорить лишь шепотом, внезапно стало бесспорной ценностью. И наоборот, многие официально поддерживавшиеся и культивировавшиеся всей мощью государственного пропагандистского аппарата дутые культурные репутации лопнули в одночасье.

Активное участие в этой переоценке принимали ленинградские газеты и журналы, в частности журнал «Звезда». Подвергшаяся партийному разносу в 1946 году и на долгое время захиревшая, «Звезда», которую теперь возглавили Андрей Арьев и Яков Гордин, вновь обрела специфически «питерский» голос, публикуя ранее запрещенные произведения Солженицына, Бродского, Довлатова, Белинкова, Набокова, генерала Григоренко, русских философов С. Булгакова, Н. Бердяева, И. Ильина и многие другие.

Бесчисленные учебники, энциклопедии, справочники разных сортов внезапно оказались бесполезными. Преображение культурного ландшафта носило характер катаклизма. Новая информация обрушилась как наводнение. Петербургский миф, обретавшийся прежде под водой, внезапно всплыл во всей своей красе, уподобляясь городу в описании Пушкина:

И всплыл Петрополь, как тритон,
По пояс в воду погружен.

Почва под ногами идеологических твердолобых колебалась. В их воображении вырвавшийся на свободу Медный Всадник петербургского мифа настигал их, грозя опрокинуть и затоптать.

Кульминационным моментом всех этих небывалых сдвигов стало возвращение городу его первоначального имени: 1 октября 1991 года Ленинград был официально провозглашен Санкт-Петербургом. Но этому предшествовали напряженные, бурные события.

О возвращении городу традиционного имени здесь заговорили уже в первые годы горбачевской «гласности». Эта идея, еще совсем недавно казавшаяся абсолютно утопичной и о которой и заикаться-то было опасно, внезапно стала набирать силу и популярность. Ее обсуждали уже не только в узком дружеском кругу, но и – все громче и смелее – на работе, в бесчисленных очередях и даже на собраниях. В итоге в 1991 году усилиями либеральных депутатов Ленинградского Совета она была вынесена на городской референдум, подготовка к которому вылилась в настоящую политическую и культурную войну.