История либерализма в России, 1762–1914

Представители общественности, т. е. радикальное большинство земских съездов, не ограничивалось отвержением Булыгинского народного представительства. Они решили противопоставить правительственному проекту собственное предложение настоящей конституции. Уже в октябре 1904 года, т. е. до первого земского съезда, «Освобождение» опубликовало проект конституции под заглавием «Основной государственный закон российского государства». В предисловии к проекту сказано, что он является «результатом продолжительного и внимательного обсуждения со стороны целого ряда теоретиков и практиков»³⁵. Маклаков комментирует: «Содержание его не обнаруживало участия практиков… Как положительный закон, он не мог бы просуществовать нескольких месяцев, не приведя к перевороту»³⁶. Мы не знаем, понимали ли земцы слабость этого проекта. Во всяком случае они решили выработать собственный свой проект. Этот «Основной закон Российской империи» опубликован был газетой «Русские ведомости» еще до июльского земского съезда³⁷ и — как уже было указано — был съездом принципиально одобрен. Съезд избрал комитет, которому поручено было дальнейшее уточнение постановлений проекта. Маклаков пишет об этом проекте: «Не вхожу в детали проекта; в нем тоже не было видно следов практического опыта земцев. Например, всякое разномыслие между двумя Палатами, даже в бюджете, должно было разрешаться в совместном заседании обеих палат большинством двух третей. Этот порядок затормозил бы всю жизнь, а выхода мог и не дать, т. к. две трети могло не набраться. Но и самые основы проекта… были четыреххвостка и парламентаризм. Что ограничение Самодержавия необходимо, было признано всеми. Но сразу превратить существовавшую неограниченную власть в „декорацию“, отдать управление страной в руки парламента, выбранного миллионами безграмотных избирателей, было предложением, которое нельзя было обосновать земским опытом… Mutatis mutandis он (этот проект) предварял претензию большевиков в 5 лет „догнать и перегнать“ Европу»³⁸. Впрочем, не одни только консервативные русские либералы считали рискованным непосредственный переход от самодержавия ко всеобщему избирательному праву, того же мнения придерживались и иностранные наблюдатели, которых ни в коем случае нельзя было упрекнуть в консервативных тенденциях. Когда в 1906 Маклаков посетил Клемансо и беседовал с ним о политической ситуации в России, он сказал Клемансо, что партия кадетов решительно выступает за введение всеобщего избирательного права, на что тот покачал головой и спросил тоном, в котором уже заключался его собственный ответ на вопрос: «Как, уже?»³⁹ Интересны также заявления, которыми участники съезда обосновали свое одобрение проекту. Так например, де Роберти на заседании 7 июля сказал: «Проект в общих чертах прекрасен, он вполне отвечает научным требованиям»⁴⁰. Маклаков по этому поводу пишет: «Такая похвала была характерна; только о каких научных требованиях говорил де Роберти? Наука права признает соответствие государственных форм культурному уровню населения; признает „относительность“ конституций и учреждений. Наука может признать, что прогресс идет в направлении демократии; что здоровая демократия прочнее личных режимов. Но она знает, что это бывает лишь при условии, что страна и народ подготовлены для такой демонстрации. Трактор лучше сохи, но только в руках тех, кто умеет им работать… Сказать, что земский проект хорош потому, что соответствует науке — значило или ничего не сказать, или утверждать, что уровень культуры России и ее политический опыт оправдывают применение к ней самых сложных образцов конституционного строя. Этого де Роберти не утверждал; он об этом просто не думал… Что так рассуждали интеллигенты, черпавшие из книг свои убеждения — было простительно. Но что так могла думать земская среда после 40 лет земского опыта, было трагично»⁴¹. Это было особенно трагично потому, что члены будущего народного представительства должны были происходить именно из этой среды⁴². Интересно, что оба проекта конституции, как Союза Освобождения, так и конституционной земской группы, носили наименование Основного Закона, а не конституции. Об этом необходимо здесь упомянуть ввиду невероятного упорства, с которым представители этих кругов впоследствии настаивали на том, чтобы конституцию 23 апреля 1906 называли не Основным Законом, а Конституцией, как будто название, а не содержание могло дать конституционным законам характер подлинной конституции. Кроме того, достойно внимания, что Милюков в 1906 году при частных переговорах с Витте не рекомендовал последнему принять один из только что упомянутых проектов, а советовал ему — сам при этом называя свой совет практическим — во избежание потери времени просто дать перевести бельгийскую или болгарскую конституцию и ввести ее в качестве конституции российской. Это представляется доказательством, что даже те, кто участвовал в подготовлении этих проектов, не придавали им большой практической ценности.

* * *