Подготовление и обсуждение проектов реформы России в этом указе определялось (в прямом контрасте со всем тем, что до тех пор приходилось слышать от официальных кругов) уже не как попытка вызвать смуту, а как похвальное радение об общественном благе52
. Согласно указу, министры не смели больше (как это делалось до тех пор) передавать подобные проекты в прокуратуру, а обязаны были рассматривать и обсуждать их53. Особенно опасно было то, что с одной стороны содержание указа заставляло думать, что отменялись все ранние законы, ограничивавшие свободу слова и собраний, но с другой стороны не появилось и нового законодательства о собраниях, a ведь без такого законодательства не обходятся и демократии с прочными традициями свободы. Маклаков справедливо подчеркивает, что этот указ совершенно перевернул все существующие понятия дозволенного и запретного, и продолжает: «сама верховная власть этим указом закладывала мину, которая должна была взорвать тот порядок, который она с таким упорством до тех пор защищала»54. Правда, очень скоро (6 августа 1905 года) указ был отменен; к тому времени, очевидно, все-таки заметили, какую опасность он представляет. Но это формальное мероприятие уже мало что могло изменить. В революционной атмосфере, которая тогда все шире распространялась, отмену указа просто игнорировали.Само собой разумеется, социалистические партии и освободительное движение немедленно поняли, какие возможности открывал им этот указ: и вот начали создаваться объединения, устраиваться собрания. Но эти собрания, многие из которых устраивало освободительное движение, нисколько не занимались проблемой преобразования существующего строя, а только тем, как этот строй свергнуть и обеспечить победу революции. Те элементы, которые в этом деле участвовали, конечно не могли удовлетвориться никакой дарованной монархом конституцией. Поэтому не удивительно, что даже 18 октября 1905 года, т. е. на следующий день после опубликования манифеста, знаменовавшего переход к конституционному строю, революционный характер речей, произносимых на митингах, нисколько не смягчился и не изменился. Вечером 18 октября Маклаков зашел в консерваторию, чтобы присутствовать в качестве наблюдателя на митинге. В вестибюле шел денежный сбор под плакатом «на вооруженное восстание». На собрании читался доклад о преимуществах маузера перед браунингом. Мало общего было между этой темой и конституционными реформами55
.В течение второй половины 1905 года либерализм уже почти не имел права слова. Более независимые люди держались в стороне, менее независимые оказались на поводу у радикализма, окончательно ставшего правым крылом революционного фронта и плывшего по революционной волне. Лишь позже, в следующем году, состоялась попытка либералов вновь найти себя и организоваться.
Таким образом случилось, что обещание дать конституцию оказалось уступкой давлению революционных сил, а не соглашением с представителями либерализма. Как известно, манифест 17 октября 1905 года издан был в результате ситуации, возникшей вследствие общей забастовки середины октября. Тем не менее Маклаков предполагает, что царь уступил в убеждении, что уступает умеренным, а следовательно разумным элементам страны, тем элементам, на которые опирался дед его, Александр II, при проведении своих либеральных реформ против реакционных сил56
.Во всяком случае точно, что советники Государя придерживались мнения, что созыв народного представительства удовлетворит умеренные элементы оппозиции и таким образом изолирует революционные силы. Такова была точка зрения Витте. Крыжановский в своих воспоминаниях свидетельствует, что и Святополк-Мирский разделял это мнение.