История либерализма в России, 1762–1914

Вскоре после опубликования этого правительственного сообщения Гучков, совершенно справедливо называвший его декларацией, объяснил корреспонденту газеты «Новое Время», что он согласен с содержанием этого сообщения¹⁸. Гучков сказал: «Я с особенным удовольствием должен признать, что в своей декларации министерство не отступило от тех основ, какие оно защищало, когда вело переговоры с общественными деятелями»¹⁹. «… Из нее я вижу, что правительство совсем не намерено пользоваться результатами победы… Правительство могло бы праздновать победу, забыв о реформах, могло бы даже подумать, что можно управлять и дальше совсем без Думы. Но правительство не впадает в эту ошибку и обещает подготовить реформы до Государственной Думы и потом работать совместно с Думой. Правда, в осуществлении реформ декларация сулит слишком осторожные и медленные шаги. Указания правительства на решительные меры в борьбе с революцией дают надежду, что люди мирного труда встретят в правительстве твердую власть, имеющую охранять нашу молодую политическую свободу». И наконец Гучков совершенно определенно заявил, что введение военно-полевых законов представляет собой жестокую необходимость и что по этому вопросу октябристы так же не будут делать правительству никаких затруднений²⁰. Согласие октябристов с правительственной декларацией не удивительно, поскольку либеральные реформы, объявленные в этой декларации, полностью соответствовали их программе. Нельзя, однако, забывать, что часто отказывались поддерживать правительство и те, кто по сути дела одобряли содержание декларации, но осуждали методы правительства в борьбе с революцией. Поэтому было особенно важно, что Гучков одобрил и эти методы борьбы, ибо могло быть и совсем иначе. Ведь только благодаря этому у правительства Столыпина появилась возможность сотрудничать с Думой, в которой было верное октябристское большинство, и опираться на Думу не только при проведении в жизнь либеральных реформ, а и при борьбе с революцией. Оставалось, однако, под вопросом, не изменится ли позиция октябристов в связи с государственным переворотом 3 июня. Я уже упоминал, что октябристы готовы были принять в основных законах и в избирательном законе даже то, с чем они не были согласны принципиально, с точки зрения общеполитической, просто для того, чтобы обеспечить и продвинуть проведение в жизнь либеральной правительственной программы, а тем самым и укрепление конституционного строя. В программе октябристов был пункт о необходимости всеобщего избирательного права. Таким образом, уже закон 11 декабря 1905 г., который не удовлетворял полностью этому требованию, принят был октябристами не без колебаний. Теперь, после существенного изменения избирательного закона в антидемократическом смысле, после государственного переворота 3 июня 1907 г., предстояло выяснить, согласятся ли октябристы на дальнейшее отклонение от своих программных требований для того, чтобы не покидать избранного пути сотрудничества с правительством, и прежде всего — согласятся ли они закрыть глаза на незаконность процедуры этого изменения. Уверенности в этом не было. Нельзя забывать, что впоследствии из-за конституционного конфликта со Столыпиным Гучков демонстративно отказался от своей должности председателя Думы. Но в 1907 г. октябристы согласились продолжать сотрудничать с правительством. По всей вероятности, такое решение было облегчено опытом выборов в 1-ю и 2-ю Думы. И действительно, в своих воспоминаниях Шидловский пишет: «Непременным условием тайны выборов является поголовная грамотность населения, так как если не все выборщики могут сами заполнять свой избирательный бюллетень, то ни о какой тайне не может быть и речи; следовательно, при существующей в России степени распространения грамотности… приходится выбирать либо всеобщее, либо тайное голосование, но совместить эти два признака в России абсолютно невозможно»²¹. Но прошлый опыт все-таки не был самым важным моментом. Решающим был тот факт, что октябристы, а в первую очередь Гучков, понимали, что только подлинное сотрудничество Думы с правительством может обеспечить в России конституционный строй и помешать возврату к самодержавию в старой или в обновленной форме, а в то же время — что только изменение избирательного закона может гарантировать такое сотрудничество. В общем, октябристы понимали, что государственный переворот 3 июня 1907 г. представляет собой попытку спасти либеральный курс России²². Такое толкование государственного переворота 3 июня как мероприятия государственной власти в интересах либерального преобразования России противоречит господствующему мнению и может казаться парадоксальным утверждением. Однако это единственно правильное толкование. Ведь теперь мы точно знаем, что Столыпин и его сотрудники надеялись путем изменения избирательного закона обеспечить продолжение конституционного строя. Я уже упоминал об этом. В дополнение могу привести здесь лишь следующее важное место из воспоминаний Коковцова, где он еще раз совершенно ясно высказывает эту мысль: «… Новый избирательный закон издан именно для того, чтобы спасти народное представительство, которое было искажено совершенно не соответствующим стране, слишком широким избирательным правом по декабрьскому закону 1905 года»²³.