История либерализма в России, 1762–1914

Изменение избирательного закона в смысле сужения круга имеющих право голоса, представляло собой возврат к идее Конституции, основанной главным образом на земстве, иными словами, к господствующей идее шестидесятых и восьмидесятых годов, которая оставалась и позже широко распространенной. Избирательный закон от 11 декабря 1905 г. был попыткой как бы перепрыгнуть этот, так сказать, земский этап конституционного строя в России и построить конституцию на более широких и демократических основах. Теперь приходилось убедиться, что эта попытка не удалась. Надо сказать, что даже если такая оценка и была вполне правильной, все же возврат к первоначальной концепции был связан с осложнениями, как вообще всякое движение обратно в прошлое. Демократические тенденции сильно укрепились по сравнению с 60-ми и даже 80-ми годами, и теперь было небезопасно игнорировать их, даже если положение вынуждало к этому и нельзя было никак иначе поступить⁷. Во всяком случае, было естественно и правильно, что именно традиционная концепция народного представительства одержала верх после того, как пришлось прибегнуть к изменению избирательного закона от 11 декабря 1905 г., предоставлявшего решающее влияние на результаты выборов как крестьянству⁸, так и интеллигенции, и приведшего к тому составу Думы, который делал невозможным осуществление конституционного строя, созданного на Основных Законах.

В России господствовало убеждение, что только земство может быть той исторической почвой, на которой возможно построить будущий российский конституционный строй. При этом, однако, не просто стремились к тому, чтобы народное представительство стало своего рода увенчанием институтов самоуправления и чтобы выборы в обе палаты представляли собой дальнейшее развитие выборов в земские собрания. Земская среда представлялась единственным общественным слоем, который в состоянии поддерживать конституционный строй, просто потому, что одна только эта среда достаточно созрела для того, чтобы понимать значение и смысл заданий государственной власти.

Столыпин старался при помощи изменения избирательного закона прочно основать конституционный строй на земской среде. Но в отличие от 60-х и 80-х годов, он совершенно не предполагал использовать земские органы самоуправления как основу для народного представительства⁹; то, к чему он стремился, это просто — обеспечить представителям земства ведущую роль в Думе, иными словами, превратить как раз земство в общественную опору народного представительства. Столыпин хорошо знал, что в земской среде в провинции по-прежнему налицо готовность сотрудничать с правительством, что земство поддержит правительство при решении двух основных задач, которые тогда стояли перед государственной властью, а именно: проведение либеральной программы и борьба с революцией; и что таким образом земство обеспечит укрепление нового конституционного строя. Столыпин знал это гораздо лучше, чем Витте, ибо сам он происходил именно из земской среды, а не из рядов бюрократии, а в бытность свою губернатором он имел дело с представителями земства гораздо больше, чем с представителями петербургских чиновничьих кругов. Вообще можно правильно понять Столыпина и его политическую фигуру, только отдавая себе отчет в том, что, будучи губернатором, он никоим образом не был представителем бюрократии в провинции, а наоборот, став министром, он стал представителем провинции в Петербурге. Сам он это прекрасно понимал, и это подчеркивает также его коллега Коковцов, характерный представитель петербургских бюрократических кругов. Когда царь предложил Столыпину пост председателя совета министров, Столыпин попробовал отклонить это предложение, объясняя, что у него недостаточно опыта и что ему, в частности, не хватает знания Петербурга и его тайных течений и влияний¹⁰. В другом месте Коковцов рассказывает, что сначала совет министров просто не принимал всерьез некоторые высказывания Столыпина, потому что в них часто проявлялся некоторый провинциальный дух и недостаточное знание навыков и обычаев петербургской бюрократической среды¹¹.