Поначалу она думала, что ползет к телефону, возможно, чтобы позвонить помощнику шерифа Баттерклаку, несмотря на предупреждение Дули и неспособность управления шерифа округа Касл предупредить первую попытку покушения.
Потом эта строка из стихотворения
(
начала вновь и вновь звучать в голове, и она увидела, что кедровая шкатулка доброго мамика перевернута и лежит на ковре между лестницей вниз и столом, который Скотт называл Большой Джумбо Думбо. А содержимое кедровой шкатулки мусором валяется на том же ковре. И она поняла, что ее целью была шкатулка и все, что из нее вывалилось. А особенно ей требовалась та желтая вещица, что лежала на согнутом пурпурном меню отеля «Оленьи рога».
Из одного из стихотворений Скотта. Он написал их немного, а те, что написал, практически никогда не публиковались: он говорил, что они нехороши и пишет он их для себя. Но она полагала, что как раз это было дивно как хорошо, пусть даже и не до конца понимала его смысл, да и просто о чем оно. Особенно ей нравилась первая строка, потому что иногда ты слышишь, как
Дули, должно быть, принес шкатулку доброго мамика в кабинет, думая, что она имеет отношение к тому, что ему хотелось заполучить. Такие люди, как Дули и Герд Аллен Коул, он же Блонди, он же мсье Динг-донг-ради-фрезий, думают, что
Лизи медленно, но верно подползала к разбросанному содержимому шкатулки, ее взгляд не отрывался от желтого вязаного квадрата. Она задалась вопросом: а смогла бы найти эту вещицу сама? И решила, что ответ – нет, она уже досыта наелась воспоминаниями. Теперь, однако…
Похоже на то. И если бы ее драгоценный пурпурный занавес наконец-то упал, она бы услышала тот самый мягкий, шуршащий звук? Ее бы это совершенно не удивило. Занавес, судя по всему, не очень-то отличался от паутины: посмотрите, сколько она уже вспомнила.
– Сама прекрати, – прохрипела она. Ее изувеченная грудь пульсировала болью и горела. Скотта ранили в грудь, теперь настала ее очередь. Она подумала о том, как он вернулся на лужайку ее дома в ту ночь, вышел из теней, тогда как Плутон лаял и лаял на соседнем участке. Скотт протягивал к ней то, что раньше было рукой, а ныне превратилось в какое-то кровавое месиво, из которого торчало нечто похожее на пальцы. Скотт сказал ей, что это – кровь-бул, для нее. Скотт потом отмачивал это порезанное мясо в тазу, наполненном слабым чаем, говоря ей, что этому способу
(
его научил брат. Говоря ей, что все Лэндоны поправляются очень быстро, по-другому им нельзя. Память проваливается еще на один уровень, туда, где они со Скоттом сидят под конфетным деревом четырьмя месяцами позже. «Кровь лилась потоком», – сказал ей Скотт, и Лизи спросила, вымачивал ли потом Пол свои порезы в чае, на что Скотт ответил «нет»…
Но она
Какое-то мгновение Лизи полежала на белом ковре, отдыхая.
– Никогда не забывала, – сказала она. – Просто находилось это в пурпуре. За занавесом. Большая разница.
Она вновь уставилась на желтый квадрат и поползла.
Скотт лежал рядом с ней, курил, наблюдал, как дым от сигареты поднимается все выше и выше, туда, где исчезает. Так же, как исчезают полосы на столбе с красно-белыми спиралями[87]
. Как иногда исчезал сам Скотт.