– Да, есть и такой вариант. Если он объявится вновь, думаю, нам придется устроить встречу со всеми вашими родственниками, миссис Лэндон… поставить их в известность. Вы согласны?
– Если он объявится вновь, мы обязательно это сделаем, – кивнула Лизи. Говорила она серьезно, даже торжественно, но по пути из города они с Амандой покатывались от хохота – такую реакцию вызвало у них предположение о возможном возвращении Джима Дули.
Следующим утром, за час или два до рассвета, не продрав глаза, волоча ноги, Лизи пошла в ванную, думая лишь о том, чтобы облегчиться, а потом вернуться в постель, и вдруг ей показалось, что она уловила какое-то движение в спальне у себя за спиной. Этого хватило, чтобы она полностью проснулась и обернулась кругом. Никого и ничего. Она взяла полотенце с вешалки у раковины и закрыла им зеркало на аптечном шкафчике, в котором увидела это самое движение, прилаживала полотенце, пока оно не перестало падать, если убрать руки. И только тогда сделала то, за чем пришла в ванную.
Она не сомневалась, что Скотт бы ее понял.
Лето продолжалось, и однажды в витринах нескольких магазинов на Главной улице Касл-Рока Лизи заметила таблички «ШКОЛЬНЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ». И почему нет? Половины августа уже как не бывало. Рабочие апартаменты Скотта (за исключением книгозмеи и белого ковра, на котором она дремала) ожидали следующего шага (если, конечно, Лизи действительно его сделала бы: пока она только начала рассматривать возможность продажи дома). Четырнадцатого августа Канти и Рич устроили ежегодную вечеринку «Грезы летней ночи», и Лизи решила основательно надраться «Лонг-айлендским ледяным чаем» Рича, чего не позволяла себе после смерти Скотта. Для начала попросила Рича налить ей двойную порцию, а потом, даже не пригубив напитка, поставила стакан на один из столиков. Подумала, что увидела какое-то движение, то ли что-то отразилось от боковой поверхности самого стакана, то ли плавало в янтарных глубинах. Разумеется, это было полное берьмо, но желание надраться исчезло начисто. По правде говоря, не было у нее уверенности, что она посмеет напиться. Не было у нее уверенности, что она позволит спиртному пробить брешь в ее оборонительных редутах. Потому что если она привлекала внимание длинного мальчика, если он время от времени поглядывал на нее… или даже
Какая-то ее часть не сомневалась, что все это полнейшая чушь.
Другая не сомневалась в обратном.
Когда август покатился к сентябрю и жара в Новой Англии била все температурные рекорды этого лета, проверяя на прочность сдержанность людей и надежность энергетической системы Северо-Востока, у Лизи появились еще более тревожные симптомы… хотя, за исключением чего-то странного, что она иной раз видела в некоторых отражающих поверхностях, не стоило утверждать наверняка, будто с ней что-то происходит.
Иногда она просыпалась по утрам на час или два раньше обычного, тяжело дыша, вся в поту, хотя кондиционер исправно работал, чувствуя себя точно так же, как в детстве, когда открывала глаза после кошмарного сна: она не сумела вырваться из лап чудища, которое гналось за ней, чудище это сейчас под ее кроватью и в любой момент может ухватить ее за лодыжку холодной бесформенной лапой, а то и за шею, прорвав подушку. При таких вот панических пробуждениях она, прежде чем открыть глаза, шарила руками по простыне, а потом поднимала их к изголовью, чтобы убедиться, абсолютно убедиться, что она… ну, в своей кровати, а не где-то еще.
Ей показалось, что после полудюжины таких вот пробуждений, когда она убеждается, что находится там, где ей и положено – в спальне, которую когда-то делила со Скоттом и в которой теперь осталась одна, ситуация должна измениться к лучшему, но этого не произошло. Все становилось только хуже. Она чувствовала себя расшатавшимся зубом в больной десне. А потом, в первый день небывалой жары (и Лизи, конечно же, отметила для себя тот факт, что теперь рекорды била плюсовая температура, совсем как десять лет назад – минусовая, словно уравновешивая друг друга, пусть это могло быть всего лишь совпадением), наконец-то случилось то, чего она боялась.