История Лизи

– Не говори мне, что ты никуда не ходил, ты, лживый сучонок, я обыскал ВЕСЬ ЭТОТ ГРЕБАНЫЙ ДОМ!

Я думаю о том, чтобы сказать, что был в сарае, но знаю, пользы от моих слов не будет, все станет только хуже. Я думаю о Поле, говорящем, что нельзя спорить с отцом, когда он не в себе, когда ему худо, и, поскольку я знаю, где, по его мнению, я был, я отвечаю, да, папа, я был в Мальчишечьей луне, но лишь для того чтобы положить цветы на могилу Пола. И это срабатывает. Во всяком случае, на какое-то время. Он расслабляется. Он даже хватает меня за руку и поднимает, а потом чистит мою одежду, словно видит на ней грязь или снег. Их нет, но, возможно, он видит. Кто знает.

Он говорит:

– Там все нормально, Скут? Могила в порядке? Ничего не случилось с ней или с ним?

– Все в порядке, папа, – отвечаю я.

– Здесь действуют нацисты, Скутер, я тебе говорил? Они поклоняются Гитлеру в подвале. У них есть маленькая керамическая статуэтка этого мерзавца. Они думают, что я об этом не знаю.

Мне только десять, но я знаю, Гитлер мертв с конца Второй мировой войны. Я также знаю, что никто в «Ю. С. Гиппам» не поклоняется даже его статуэтке в подвале. И я знаю кое-что еще, что никогда не приходит в голову отцу, когда в нем бурлит дурная кровь, поэтому я говорю:

– И что ты собираешься с этим делать?

Он наклоняется ко мне совсем близко, и я думаю, что на этот раз он точно ударит меня, по меньшей мере снова начнет трясти. Но вместо этого он встречается со мной взглядом (я никогда не видел, чтобы глаза у него были такие большие и такие темные), а потом хватает себя за ухо.

– Что это, Скутер? Что ты видишь, старина Скут?

– Твое ухо, папа, – говорю я.

Он кивает, по-прежнему держась за свое ухо и не сводя с меня глаз. Все последующие годы я иногда буду видеть эти глаза в моих снах.

– Я собираюсь не отрывать его от земли, – говорит он, – и когда придет время… – Он выставляет вперед указательный палец, поднимает большой, начинает «стрелять». – Каждого, Скутер. Каждого святомамкиного нациста, которого я там найду.

Может, он действительно бы их убил. Мой отец. В ореоле протухшей славы. Может, в газетах появились бы заголовки: «ПЕНСИЛЬВАНСКИЙ ОТШЕЛЬНИК ВПАДАЕТ В НЕИСТОВСТВО, УБИВАЕТ ДЕВЯТЬ СОСЛУЖИВЦЕВ И СЕБЯ, МОТИВ НЕЯСЕН», – но прежде чем он успевает это сделать, дурная кровь уводит его на другую дорогу.