История Лизи

Когда Скотт дома, он гораздо чаще, чем она привыкла, маячит перед ней, потому что не забивается в темную маленькую комнатку, которую определил своим кабинетом, чтобы писать рассказы. Поначалу пытался их писать, но к декабрю его попытки стали все более редкими, а к февралю просто прекратились. Человек, который мог писать в «Мотеле 6», стоящем на обочине восьмиполосного шоссе, когда наверху шумела вечеринка, здесь полностью утратил свой дар рассказчика. Но он из-за этого не грустит, насколько она может видеть. Вместо того чтобы писать, он проводит долгие, веселые, выматывающие донельзя уик-энды с женой. Часто она пьет вместе с ним и напивается вместе с ним: за исключением того, чтобы оттрахать его, это все, что она может делать. Потом, правда, приходит похмельный понедельник, и Лизи буквально рада, провожая его в университет, хотя, когда на часах уже десять вечера, а Скотта все нет, она всегда сидит у окна, которое выходит на Ринг-роуд, озабоченно ожидая появления взятой напрокат «ауди», гадая, где он и с кем пьет. Иногда по субботам он убеждает ее поиграть с ним в прятки в большом, продуваемом насквозь доме, говорит, что их это по крайней мере согреет, и в этом он прав. Или они будут бегать друг за другом вверх-вниз по лестницам и вдоль коридоров в нелепых lederhosen[75], смеясь, как парочка обкурившихся (и сексуально озабоченных) подростков, выкрикивая колючие немецкие слова: «Achtung!», и «Jawohl!», и «Ich habe kopfschmerzen!»[76], и, наиболее часто, «Mein gott!». И более чем часто эти дурацкие игры заканчивались сексом. Выпив или нет (чаще выпив), той зимой и весной Скотт хочет заниматься сексом, и она уверена, что, прежде чем покинуть этот продуваемый ветрами дом на Бергенштрассе, они потрахались во всех комнатах, большинстве ванных (даже в той, с жутко хохочущим туалетом) и в нескольких чуланах. Этот бесконечный секс – одна из причин, по которым она никогда (ну, почти никогда) не беспокоится о том, что он завел другую женщину, несмотря на его долгие отлучки, несмотря на его пьянство, несмотря на то, что он не занимается тем, ради чего создан, – не пишет истории.

Но, разумеется, и она не делает того, ради чего создана, и иногда очень ясно это осознает. Она не может сказать, что он лгал ей или уклонялся от правды, этого она сказать не может. Он сказал ей только раз, но прямо и откровенно: детей у них быть не должно. Если она чувствует, что должна иметь детей (и он знал, что она из большой семьи), тогда они не должны жениться. Это разобьет ему сердце, но, если она хочет детей, пусть так и будет. Он сказал ей это под конфетным деревом, где они сидели, отгородившись от всего мира, в том странном октябрьском снегу. Она позволяет себе вспомнить этот разговор только в Бремене, в одинокие будничные вечера, когда небо кажется белым, время останавливается, грузовики ревут и кровать трясется под ней. Кровать, которую он купил, и потом, по его настоянию, ее перевезут в Америку. Часто она лежит на ней, прикрыв глаза рукой, и думает, что это была действительно ужасная идея, несмотря на их веселые уик-энды и страстные (иногда неистовые) занятия любовью. Они выделывали такое, чего она и представить себе не могла какими-то шестью месяцами раньше, и Лизи знает, что все эти выкрутасы не имеют никакого отношения к любви; все это от скуки, тоски по дому, выпивки и грусти. Он пьет, всегда много, и это начинает ее тревожить. Она видит – если он не остановится, все закончится очень плохо. И пустота чрева вгоняет ее в депрессию. Они заключили сделку, да, конечно, но под конфетным деревом она еще полностью не осознавала, что годы проходят, а у времени есть вес. Скотт, возможно, снова начнет писать, когда они вернутся в Америку, но что будет делать она? «Он никогда мне не лгал», – думает Лизи, лежа на бременской кровати, прикрыв глаза рукой, но видит время (и не такое уж далекое), когда такое состояние дел больше не будет ее устраивать, и перспектива эта ее пугает. Иной раз ей хочется, чтобы она никогда не сидела под той долбаной ивой со Скоттом Лэндоном.

Иной раз ей хочется, чтобы она никогда с ним не встретилась.

9

– Это неправда, – прошептала она амбарным теням, но почувствовала, как мертвый груз рабочих апартаментов над головой опровергает ее слова: все эти книги, все эти истории, вся эта прошедшая жизнь. Она не раскаивалась в том, что вышла за него замуж, но да, иногда ей хотелось, чтобы она никогда не встретила этого переполненного своими проблемами и создающего их другим мужчину. А встретила кого-нибудь еще. Скажем, милого спокойного программиста, который зарабатывал бы семьдесят тысяч долларов в год и дал ей троих детей. Двух мальчиков и девочку, один бы уже вырос и женился, а двое еще ходили бы в школу. Но это была бы не та жизнь, которую она нашла. Или не та, которая нашла ее.