История мангитской династии

Удивительно то, что перед присоединением Самарканда к России, командующий русским войском в письмах и посланиях предполагал, чтобы эмир прислал одного из своих сыновей на этих же условиях. При этом мы [русские] обещаем отсюда отойти, т. е. вернуться назад из окрестностей Джизака, и между нами установится прочный мир, искренность и взаимопомощь. Это предложение не встретило сочувствия у военачальников. Они не смогли даже об этом довести до сведения эмира. А после самаркандской смуты на них так же была возложена военная контрибуция. Волей-неволей они вынуждены были покориться, принять на себя обязательство и подчиниться.

В одной притче мудрецов рассказывается, что некий правитель подверг пытке одного из жестоких своих чиновников и приказал: «Он вправе выбрать одно из трех: заплатить триста динаров [в качестве] штрафа, принять сто ударов палкой или съесть тарлеку человеческого кала». Палачи и помощники начальника полиции приготовили охапку палок, блюдо горячего кала и сказали: «Ты волен выбрать одно из этих трех наказаний». Он ответил: «Легче всего справиться с тарелкой». С отвращением глотнул два-три раза, но это пришлось ему не по вкусу. И он сказал: «Палки лучше». Пятьдесят раз ударили его по спине и по бокам, и он заплакал и закричал, что дает золото и что дать золото легче всего. Несчастный бедняга из-за своего недомыслия подвергся всем трем наказаниям.

К тому путешествию в Россию, в которое был назначен бухарский царевич в качестве посла и для заключения перемирия, автор этих строк также был причастен. Он отправился вместе с этой миссией, видел много интересного. Хотя рассказ об этом выходит за пределы этих черновых записок, он содержит много полезного и редкостного, что может удивить людей мудрых и послужить подкреплением содержания этих записок. Опишу все, что видел и слышал в сокращенном виде.

Итак, после того, как владение Кеш[205] и прилегающие области попали в руки эмира Насрулло и были уничтожены главы кенигесских племен, возникла необходимость отправить посла в столицу России. Незадолго до этого Николай, отец императора, потерпел страшное поражение от стамбульского государства и франков.[206] Выпив смертельного яда, он сам себя отправил в место вечного упокоения. На троне его место занял сын Александр. Он обязался в течение семи лет платить контрибуцию стамбульскому государству, на двадцать лет приостановить всякие военные предприятия и занялся обновлением основ государственного устройства.[207] По этой причине было решено послать посла, который должен был отправиться с поздравлением нового русского правительства, а также с сообщением о нашей знаменитой победе (под Кешем] и тем самым укрепить узы дружбы между двумя государствами, от его зависело спокойствие подданных к и войска.

К этому посольству автор этих строк также был присоединен и принял участие в этом путешествии. По той причине, что мне в [этом] государстве [приходилось] исполнять службу[208] и потому, что я проявил некоторые познания и умение, мне было поручено [следующее]: «Ты расследуй тамошние внутренние дела, хорошо изучи положение их государства и доложи высокому престолу. Обо всех внешних делах каждой страны мы узнаем или от купцов, или от путешественников».

Приготовление дорожного снаряжения и средств для путешествия царевича велось под наблюдением вазира Мухаммед-шаха кушбеги. Эмира не было в городе. Он поехал верхом на прогулку по некоторым крепостям. После сообщения кушбеги [в котором писалось], что снаряжение для путешествия царевича подготовлено, исключая одного мирзы[209] и имама для ведений всей переписки посольства, [встал вопрос], кого назначить, что зависело от высокого приказа. Эмир написал, что такой-то был в России, и он знает дорогу и тамошние остановки, он будет мирзой и имамом.

В связи с тем, что занятие делами войска и служба правителям казались мне очень тяжелыми и бесплодными и по причине отсутствия в них порядка, я, [несмотря] на наличие предложений [работы] и упреков, отошел от дел, жил спокойно при медресе, довольствуясь сухим хлебом.

Я довольствуюсь сухим хлебом и старой одеждой:
Груз изнурительного труда лучше, чем бремя благодеяний.