Читаем История Манон Леско и кавалера де Грие полностью

Я до конца выслушал его речь. В ней было много утешительного. Я, во-первых, был в восторге, что мне нечего опасаться со стороны тюрьмы святого Лазаря. Я мог свободно ходить по парижским улицам. Во-вторых, я радовался, что Тибергий и не предполагает даже, что Манон на свободе и воротилась ко мне. Я даже заметил, что он избегал упоминаний о ней, вероятно, думая, что я уже не по-прежнему влюблен в нее, потому что я, по-видимому, успокоился на ее счет. Я решился, если и не возвращаться к отцу, то по крайней мере написать ему в том духе, как он советовал, и засвидетельствовать ему о моем, желании возвратиться на путь долга и покорности его воли. Я надеялся, что он за то пришлет мне денег, под, предлогом, продолжения занятий в Академии; ибо мне было бы трудно убедить его в моем расположении вновь посвятить себя духовному званию; притом, в сущности, у меня вовсе не было отвращения к тому, что я ему обещал. Напротив, я был готов заняться каким-нибудь честным и разумным делом, насколько такое намерение окажется совместным с моей любовью. Я рассчитывал жить с любовницей и в то же время заниматься. И это было весьма совместимо. Я был так доволен всеми этими предположениями, что обещал Тибергию нынче же отправить письмо к отцу. Действительно, расставшись с ним, я зашел в контору для письма и написал такое нежное и почтительное письмо, что, перечитывая его, льстил себя надеждою тронуть родительское сердце.

Хотя, простившись с Тибергием, я был в состоянии нанять фиакр и заплатить за него, я доставил себе удовольствие гордо пройтись пешком, направляясь к г. де-Т. Я был рад пользуясь таким образом свободой, за которую, по заверению моего друга, мне опасаться было нечего. Но вдруг мне впало на ум, что его доверия касались только монастыря святого Лазаря, но что у меня за плечами еще госпитальное дело, не говоря уже о смерти Леско, в которой я был замешан, по крайности, как свидетель. Это воспоминание до того напугало меня, что я вошел в первую же аллею и оттуда приказал привести карету. Я прямо отправился к г. де-Т., который посмеялся моему страху. Он мне и самому показался смешным, когда я узнал от него, что мне нечего опасаться ни со стороны госпиталя, ни на счет Леско. Он сказал мне, что под влиянием мысли, что его самого могут заподозрить в участии в похищении Манон, он утром отправился в госпиталь и выразил желание видеть ее, притворясь, что не знает о случившемся; но там были столь далеки от мысли подозревать его, или меня, что, напротив, поспешили рассказать ему об этом приключении, как о странной новости, и выразили изумление, что такая хорошенькая девушка, как Манон, вздумала бежать с лакеем; он со своей стороны удовольствовался холодным замечанием, что он тому не дивится, и что люди ради свободы готовы на все. Следом он рассказал мне, что оттуда отправился к Леско, в надежде застать там меня и мою прелестную любовницу; что домохозяин, бывший каретником, заверил его, что он не видел ни ее, ни меня: но что он не дивится, что мы не заходили в дома, если хотели видеть Леско, потому что, вероятию, узнали, что он был убит почти в тот же час. Затем, он не отказался рассказать, все, что знать о причине и обстоятельствах этого убийства. Двумя часами раньше, к Леско зашел один, из его приятелей, лейб-гвардейцев, и предложил ему сыграть в карты. Леско так быстро обыграл его, что у того меньше чем через, час не оказалось ста экю, то есть всех его денег.

Этот несчастный, оставшись без су, просил Леско дать ему взаймы половину проигрыша; по этому поводу произошло недоразумение, и они стали спорить с чрезвычайной злостью. Леско отказался выйти и драться с ним, а другой, уходя, поклялся, что размозжит ему голову, – что и исполнил в тот же вечер. Г. де-Т. был столь вежлив, что прибавил, что он очень обеспокоился на наш счет, и по-прежнему предлагает мне свои услуги. Я нимало не колеблясь сообщил, ему о месте нашего убежища. Он попросил меня одобрить его желание отужинать нынче с нами.

Мне оставалось только купить белье и платье для Манон, и я сказал, ему, что мы можем, отправиться сейчас же, если он будет так добр, что позволит мне забежать на минутку в несколько лавок. Не знаю, подумал ли он, что я сделал, это предложение, имея в виду испытать его великодушие, или то было просто движением его прекрасной души; но изъявив согласие отправиться сейчас, он свез меня к купцам, которые были поставщиками их дома; он посоветовал мне взять несколько материй, более дорогих, чем я располагал купить, и когда я хотел за них заплатить, то он наотрез запретил, купцами брать с меня су. Он с такой готовностью оказал мне эту услугу, что я почел, что могу воспользоваться ею без стыда. Мы вместе отправились в Шальо, и я прибыл туда спокойнее, чем вышел оттуда.

Рассказ кавалера де-Грие длился более часа, и я попросил его несколько отдохнуть и отужинать с нами. Наше внимание показало ему, что мы слушали его с, удовольствием. Он, заверил, нас, что продолжение его истории еще интереснее, и когда мы отужинали, то стал продолжать в следующих выражениях.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820
Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям. Взгляд, манера общения, случайно вырвавшееся словечко говорят ей о человеке гораздо больше его «парадного» портрета, и мы с неизменным интересом следуем за ней в ее точных наблюдениях и смелых выводах. Любопытны, свежи и непривычны современному глазу характеристики Наполеона, Марии Луизы, Александра I, графини Валевской, Мюрата, Талейрана, великого князя Константина, Новосильцева и многих других представителей той беспокойной эпохи, в которой, по словам графини «смешалось столько радостных воспоминаний и отчаянных криков».

Анна Потоцкая

Биографии и Мемуары / Классическая проза XVII-XVIII веков / Документальное