История Марго

– Героиня, Сесиль, только что окончила пансион. Ей семнадцать лет, и она провалила выпускные экзамены. Она два года живет с отцом. Действие романа происходит летом, когда они отдыхают на Средиземном море.

Сесиль вела привилегированную жизнь, которая разительно отличалась от моей, – продолжала Брижит. – Она пила алкоголь и загорала целыми часами, но я чувствовала, что ее история мне близка. Может быть, все дело в том, как Сесиль описывала жестокость, юность и зрелость. Как и она, я думала, что понимаю взрослых с их играми, – я смотрела на них свысока, – но все-таки мои ожидания то и дело не оправдывались. Когда же эти игры заканчивались, я неизбежно оставалась ни с чем, потому что не предвидела, что мои действия повлекут за собой непредсказуемые последствия.

Я спросила, не одолжит ли она мне свою книгу.

– Конечно.

Брижит доела clafoutis и спросила, не хочу ли я еще. Я протянула ей свою тарелку. Казалось, она изучает меня, пока я ем.

– У меня есть одна идея. – Она заговорила медленно, будто обдумывала сложную мысль. – Надеюсь, я не слишком настырна, но мне бы хотелось поделиться ею с тобой. Может, ты сочтешь ее нелепой.

Ее глаза теперь стали на тон светлее, словно впитывали в себя свет. Я заметила, что на шее у нее кожа не такая упругая, как на лице, особенно когда она поворачивает голову. Все остальное в ней, кроме шеи, было идеально гладким. Я отложила ложку, чтобы показать, что слушаю.

– Что за идея? – спросила я.

– Так вот, – сказала она и нервно хихикнула. – Ты никогда не думала о том, чтобы писать? Написать о своем отце, о своей семье, обо всем, что случилось?

– В смысле – вести дневник? – Я не понимала, к чему она клонит.

– Не совсем. Я не имею в виду в качестве терапии, хотя в этом нет ничего плохого. Скорее, в духе Франсуазы Саган. Написать книгу о себе и своем отце.

– Книгу? – ошеломленно повторила я. Потом засмеялась и махнула рукой. Брижит увидела во мне Франсуазу Саган, но она ошиблась. У меня нет никакой склонности к писательству.

– Послушай, – сказала она. – Я же вижу, что ты хочешь о нем поговорить. Ты чувствуешь, что с тобой обошлись несправедливо. Глубоко внутри ты понимаешь, что тут что-то не так, и мучаешься неопределенностью, иначе не решилась бы на такой радикальный шаг и не рассказала бы о нем Давиду. Ты хотела перемен. Хотела, чтобы твой мир перестал быть невидимым. Но когда ты дала ему шанс публично стать твоим отцом, он отказался. Люди до сих пор не знают, кем он был для тебя. Они думают, что он просто зачал ребенка, а потом, может, и вовсе бросил. Они не знают правды, не знают, как он заботился о тебе и твоей матери. А ведь он очень любил вас обеих, разве нет?

Я молчала. Ее слова попадали точно в цель и порождали во мне маленькие взрывы. До сих пор я и не думала, что так отчаянно хочу поговорить о нем, – не просто назвать его имя, но и описать наши с ним отношения, объяснить, что я была ему небезразлична, – рассказать об этом спустя столько лет молчания, в течение которых я вынуждена была доказывать его любовь ко мне не только Жюльет, но даже Тео и Матильде. Я видела, что они смотрят на меня с жалостью. Они думали, что я лишена отца и в некотором смысле обделена, но на самом деле у меня был отец, просто не такой, как у них.

– Разве ты хотела бы, чтобы его запомнили как человека, который завел роман на стороне? – спросила Брижит. – Как человека, который отказался от собственной дочери? Наверное, ты жалеешь, что рассказала все, не спросив мнения родителей.

Я уставилась на нее и заморгала. Должно быть, она увидела, как мои губы скривились от боли, и немедленно извинилась.

– Прости, – сказала она, – я не это имела в виду.

– Именно это, – ответила я. – Он был зятем знаменитого Алена Робера, мог еще многого добиться в политике, но как его теперь запомнят? Как человека, который двадцать лет жил двойной жизнью. Это последний факт, который люди читают в некрологах, и он заслонил все его достижения. Я все равно что предала его. Вы вспомнили обо мне, потому что я поступила как героиня Саган. Я думала, что я умнее.

Эти слова дались мне с трудом, и я вытерла слезы и сжала губы в тонкую линию.

– И это все правда, – продолжала я, собравшись с духом. – Иногда я сажусь на пол в своей комнате, закрываю глаза и представляю, какой была бы наша жизнь, если бы я не встретила Давида, если бы держала рот на замке. Я должна была понимать, что это может его убить. Я вспоминаю, как отец приходил к нам, я так и вижу его в нашей квартире. Но с каждым днем воспоминание бледнеет, и скоро от него ничего не останется. Мы никогда не расставались на такой долгий срок. Анук отдала его одежду на благотворительность, а вся его еда из холодильника или протухла, или ее уже выкинули. Когда я вспоминаю о том, что натворила, я думаю только об одном: как все это стереть.