История Марго

Я рассказала ей про его любовь к кино. В пятнадцать лет он основал киноклуб у себя в школе, в большом городе в тридцати километрах от дома. Это была школа-пансион, все мальчики спали в одной огромной комнате и платили за обучение в соответствии со своими потребностями. Он искал малоизвестные фильмы с субтитрами и писал рецензии на только что вышедшие картины. Его любимым фильмом были “Четыреста ударов” Трюффо. Мы вместе смотрели его в мае, а Анук сидела сзади, положив ноги на массажер, и читала очередной сценарий. Делясь с Брижит воспоминаниями, я часто возвращалась именно к этим моментам. Тот день выдался прохладным, до конца учебного года оставалось несколько недель. Я вышла за хлебом в платье, и ветер щипал меня за голые ноги. Дома в воздухе кружилась пыль. Мы давно не пылесосили, и папа, заметив это, пообещал заказать для нас уборку квартиры.

– Его детство сильно отличалось от моего, – сказала я Брижит. – Он хотел, чтобы у его детей было все, чего не было у него, и даже больше. Его родители редко могли позволить себе мясо. Накормив детей, они готовили рис или пасту на той же сковородке, где только что жарили мясо, чтобы не пропадал оставшийся жир. Но мой отец никогда не называл свое детство трудным. Родители давали ему все, что могли, и он был благодарен им за то, что никогда не мерз и не голодал. В каком-то смысле, думаю, он знал, что в любой момент может потерять то, чего сумел добиться, и что всегда надо быть готовым вернуться к простой жизни.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Брижит.

– Ну, он часто повторял, что гордится своей карьерой. Говорил: “Я и мечтать не мог, что доберусь до таких высот”. Похоже, он подразумевал, что достиг большего, чем ожидал. У меня было ощущение, что он осознает мимолетность славы и привилегированного положения.

– Ты имеешь в виду, что человек, выросший в достатке, не представляет, что может его лишиться. А он понимал, что существует и другая жизнь.

– Да. Я думаю, он считал, что лучше подготовлен к неудачам.

– Позволь мне задать тебе трудный вопрос. – Брижит подалась вперед. – Ты действительно думаешь, что он был способен отказаться от комфортной и роскошной жизни? От квартиры в шестнадцатом округе, от жены, от ее семьи, от серьезных политических амбиций?

Я молчала. Я смотрела на нее, ожидая продолжения.

– Или мне переформулировать вопрос? Если он, как ты говоришь, был готов вернуться к простой жизни, почему он выбрал другой путь и завел вторую семью? Почему не бросил жену и сыновей, если любил вас с Анук так же, если не больше? Почему он отвернулся от тебя?

– Потому что чувствовал, что у него есть долг перед обеими семьями.

– А может, потому, что он любил ту идеальную буржуазную жизнь, которую они вели с женой?

В животе у меня вспыхнул маленький огонек, похожий на синее пламя бунзеновской горелки. Я действительно всегда хотела защитить его от какой-то неясной опасности. Я чувствовала в нем уязвимость. Но потом я вспомнила, как папа сравнивал себя с Антуаном Дуанелем. Именно поэтому он любил Трюффо: он хотел быть мальчишкой, который бродит по ночному Парижу, прячется в типографии, ворует молоко из-под дверей, – мальчишкой, который умеет выживать на улице.

– Может, он хотел быть таким, – сказала я Брижит. – Он хотел быть человеком, который способен отказаться от всего, потому что считал это благородным.

– Или же дело в том, что он смотрел свысока на людей, которым были даны все средства для достижения успеха, – сказала она, улавливая ход моих мыслей. – Он не хотел становиться одним из них. Тем, кому все досталось слишком легко. Он боялся утратить самого себя, то, с чего он начинал.

Несколько минут мы сидели молча. По мокрой улице медленно ехали машины. Я слышала, как брызги из-под колес летят на тротуар. Предстоящая долгая дорога от метро до квартиры меня не радовала.

– Отвечу на твой предыдущий вопрос, – сказала Брижит, прерывая молчание, – я хочу детей. Мы с Давидом давно уже пытаемся, но ничего не выходит. Наш врач не может понять, что со мной или с ним не так. Тем временем мои друзья планируют второго или третьего, а у кого-то дети уже выросли.

Голос Брижит звучал жестко, хотя она пыталась говорить беспечным тоном. Она отвернулась. В профиль она выглядела гораздо моложе, длинные волосы в вечернем свете делали ее более юной.

– Моей матери потребовалось много времени, чтобы забеременеть, – сказала я. – Она даже не думала, что это возможно.

– Но она была моложе меня.

– Я не знаю.

– Мне тридцать девять.

– Ей было столько же.

Брижит медленно кивнула.

– Я знаю, что сейчас это не так уж и страшно, женщины рожают, когда им за сорок, – но должны ли на это уходить годы? С нами наверняка что-то не так. Мы начали слишком поздно.

Я задумалась, как утешить ее. Что ей сказать? Я вспомнила одну подробность, которой недавно поделилась со мной Анук.

– Врач моей матери решил, что у нее менопауза, когда она сказала ему, что беременна. Он ей не поверил. Я считаю, что взрослая мать лучше и мудрее.