История Марго

На меня сразу же нахлынули события прошлого года, и я переформулировала вопрос. Является ли раскрытие истины нашим долгом? Весной мы изучали концепцию истины с месье Х., и я принялась записывать первые всплывшие в памяти цитаты, пока они не забылись. Но это была механическая работа, я могла бы воспроизвести все эти фразы хоть во сне, и вскоре я вернулась к мыслям о папе и о двух истинах, которыми он жил. Не этим ли я занималась вместе с Брижит, ища доказательства его отцовской привязанности ко мне? Или же я хотела оправдать сосуществование двух его параллельных жизней? Нельзя было терять время, на экзамене на счету каждая минута, поэтому я отбросила переживания и начала писать.

Большинство сложных предметов, таких как математика, мы сдавали с утра. После этого мы с Жюльет шли обедать в “Шез Альбер” и с аппетитом уплетали панини с сыром, ветчиной и картошкой фри. Если днем был еще один экзамен, мы возвращались в школу. Если нет, то несколько часов занимались дома у Жюльет и рано ложились спать.

В начале июля мы собрались днем во дворе школы, где висел листок с нашими именами и итоговыми оценками. Мы с Жюльет обе получили mention très bien. Она набрала на полбалла больше меня.

А потом все закончилось. Все эти годы труда, исписанные страницы – ничего уже не имело значения. Оценка за экзамены гарантировала нам поступление в университеты на определенные направления, хотя через несколько лет она утратит свою важность и мы забудем, кто набрал высший балл. Я знала, что, вернувшись домой, немедленно выброшу скопившиеся у меня в комнате бумаги, а через месяц или меньше уже не вспомню ни математические доказательства, которые учила страницами, ни философские цитаты, которые могла читать наизусть, как стихи.

Июнь почти весь выдался дождливым, но теперь было сухо, и солнце, наконец смилостивившись, приятно согревало нас. Мы вышли из школы в последний раз точно так же, как выходили во все предыдущие дни, и казалось, что все происходившее в ее стенах испаряется на летней жаре.

День близился к вечеру, когда я пришла в парк Бельвиль. Это была вторая после Сакре-Кер самая высокая точка в Париже, откуда открывался вид на город и его достопримечательности. Квартал Бельвиль был последним оплотом Парижской коммуны, здесь жили Эдит Пиаф и Жорж Перек. Уже наступило время ужина, и семьи начали расходиться – родители с детьми возвращались домой. Я села на ступеньки театра под открытым небом и коснулась пальцами прохладного бетона. Мы с папой часто оказывались на периферии, в кварталах на окраине города, где нас никто бы не узнал, – как здесь. Мы подходили к парку сбоку, поэтому он представал перед нами таинственным садом, окруженным густой темно-зеленой живой изгородью. По выходным на узких лужайках устраивались молодые пары, дружеские компании и семьи, которые приходили сюда на пикник. Мне нравились здешние растения: папоротники, торчащие среди розовых цветов и закрученных листьев капусты, заросли бамбука.

“Когда-нибудь ты начнешь это понимать”, – сказала Брижит. Кем бы я была сегодня, если бы мои родители были женаты, если бы нашу маленькую семью не тяготила тайна? Я завидовала мадам Лапьер и ее сыновьям, их чистой совести.

И все же – так ли ужасно было признать, что я все равно любила нашу полную испытаний жизнь, непостоянство папиной любви, крепкие пальцы Анук, дергавшие меня за уши в наказание, нашу с ней близость, которую мы взращивали на протяжении многих лет жизни вдвоем? Только эти моменты и были моими. Ничего другого я не знала. В глубине души я продолжала верить, что нас папа любил больше. Я съежилась и обхватила руками ноги.

Парень и девушка моего возраста целовались на скамейке у фонтана. Ее лица не было видно за длинными волосами, но он и не пытался их убрать, просто окунулся в них. Как, наверное, тепло было за этой завесой волос. Одной рукой он придерживал ноги девушки на своих коленях, а другой поглаживал ее спину под одеждой.

Мне было неприятно, что я не вижу ее лица. Белые босоножки поблескивали в вечернем свете. Она запрокинула голову, смеясь, и наконец отбросила волосы назад. Но я сидела слишком далеко и могла разглядеть разве что контуры ее лба и носа.

Как я мечтала в тот момент походить на эту парочку.

Я приехала к мадам Лапьер, когда уже стемнело. Я думала, что сразу найду этот дом, потому что бывала там дважды, но сначала прошла мимо и только потом узнала дверь с замысловатой резьбой. Я остановилась через дорогу и подождала, пока из дома не вышел мужчина. Тяжелая дверь закрывалась медленно, и я успела поймать ее и проскользнуть внутрь.

В подъезде было темно и прохладно, и глаза не сразу привыкли к полумраку. Прямо передо мной была стеклянная дверь, ведущая к квартирам, а справа – окошко guardienne[38].

Женщина выглянула в окошко и окликнула меня.

– Что вам нужно, мадемуазель? – спросила она.