История моего моря

У нее действительно были сережки с большими брильянтами, подарок богатенькой тети, имеющей сеть собственных салонов красоты. И эта дуреха, наша Алла, взяла сережки с собой в отпуск в Ялту, видимо для того, чтобы подцепить соответствующего ее женским запросам кавалера – тобишь будущего жениха, считайте, что принца. Вчера с одним таким они всю ночь катались на яхте, а утром вернувшись в хостел, она зачем-то сняла свое сокровище, вынув их из ушей, завернула в кусочек туалетной бумаги и оставила на прикроватной тумбочке, позабыв о них, когда снова отправилась на променад в гордом одиночестве. А когда вернулась, узнала, что уборщица не зная, что это не мусор выкинула сережки с брильянтами, вместе с огрызками яблок, лежащими на тумбочке Аллы, сначала в ведро, а затем в контейнер для мусора что стоит во дворе.

Мы ржали втроем, а Алла продолжила плакать.

Мишка задумчиво посмотрел на ее грудь и обратился к нам с тезкой: Поможем?

Нефига! – ответили мы дружно.

– Ну, я так и думал, – вздохнул Михаил, закатывая рукава. Он попросил у брата его зажигалку, обзавелся большой палкой, найденной в соседних кустах, и приступил к делу. Мы сначала смотрели, а потом, отправились спать, итак было ясно, что Мишке не нужно мешать, и спать в наш номер он сегодня, навряд ли вернется. Словно в сказке, в эту ночь, по мановению волшебства, он станет принцем, для глупой, красивой девочки по имени Алла.

* * *

Что было потом, в последнее время я часто думаю об этом. И у меня находится только один ответ. Потом была жизнь. О смерти я совсем стараюсь не думать. Зачем…

12. Зачем…

Зачем я копаюсь в том, что было – прошло?

Наверное, затем, чтобы разобраться в себе… Что я?… Кто я?…Куда и зачем я иду?

Может быть уже пора остановиться? Перестать вспоминать свое МОРЕ, перебирая вороха разноцветных историй, как рачительная гаттара, свои пропахшие кошками и нафталином тэзоро.

И все-таки, я расскажу… я снова расскажу тебе очередную историю моего МОРЯ, потому что, не могу замолчать. Наверное, потому что страшусь чего-то не успеть… в этой жизни.

* * *

В первое же лето, когда я выпустился или выпутался из своего Кулька, так мы студенты называли ПГИИК, наш институт, я решил, что хочу отдохнуть. Не то, чтобы сильно устал, просто понимал, что вот, новый поворот и нужно будет лететь, начинать жить заново, менять кардинально свою жизнь. Но я стремительно устал и от безделья, отдыхать больше недели оказалось элементарно скучно, и я завербовался на стройку, к маминому начальнику – Директору «Биомеда». Он тогда решил обзавестись небольшой уютной усадьбой на берегу реки. Руководил процессом строительства его прораб – седой грузин с типичным видимо грузинским именем Заур.

* * *

По дороге к месту стройки у газика Заура отлетело правое колесо, каким-то чудом он успел сбросить скорость, затормозить и при этом ни в кого не въехать. Алилуя… Я тогда даже не успел испугаться, а Заур завизжал матерно, а потом начал молиться, вскользь кинув мне: Колесо… Я выскочил из машины и побежал, пытаясь его догнать. Что? Колесо нашего старого газика, оно продолжало катиться уже без нас, неслось по трассе и не собиралось останавливаться. И все же, я его догнал. Когда, я вернулся назад, катя колесо, под недоуменные взгляды мимо проезжающих водителей и их шокированных этим зрелищем автомобилей. Заур, уже вызвонил своего названного брата Зураба, который подъехал к нам через полчаса на матово черном навороченном джипе. Зураб за пятнадцать минут, улыбаясь и шутя, вернул колесо от газика на его законное место.

– Ну, что Кирюша, будем пить коньяк?

Улыбнулся тогда Заур. Глядя в мое, отчего-то, ставшее белее снега лицо.

Я только кивнул.

В этот день мы с ним набухались и к работе приступили с похмелья, только на следующее утро, когда из соседней деревни пешкодралом, пыля и матерясь притопала бригада Ух в составе четверых человек.

* * *

Из четверых, местным – оказался только старик Пушкин А.С., тезка нашего солнца русской словесности, только Пушкин из деревни Заречная был совершенно лысым, сморщенным, пожелтевшим и посиневшим от курева и алкоголизма субъектом, заикающимся и дергающим левым глазом, от этого казалось, что при разговоре А.С. Пушкин вам постоянно подмигивает. Этот болтун и хитрец, любой разговор, сворачивал к тому, что закончив дела, нужно бы нам ребятушечки, выпить. Пушкин произвносил это, словно копируя своего великого предшественника – одного римского сенатора времен Пунических войн – Катона Старшего. Вы помните Катона с его сакраментальным: «…и поэтому, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен». Как и Катон Старший старик Пушкин совершенно отказывался при этом думать о собственной печени и о том, с чего вообще начался наш разговор, главное для старика его было правильно закончить.