История моего моря

Катарсис, больше похожий на опустошение, вот что я тогда почувствовал, а когда опустел, то полетел несомый ветром, как прошлогодний лист или чайка, над южным морем эти птицы летают чаше чем осенние листья, осенние листья приметы совершенно другого моего города, того в который мне, куда бы, не шел, всегда суждено вернуться – назад.

– Улетай! – кричу я. И они улетают, глупые, мысли.

* * *

Дерекойку и Учан-Су с ее знаменитым водопадом, две небольшие реки, которые делят вершину холма Дарсан пополам. Одна из половинок именуется холмом Славы, потому что на ней расположен мемориальный комплекс и Вечный огонь в память погибших в двух войнах солдат. Вторая половина холма заросла дикими абрикосовыми деревьями и алычой, которую мы срываем прямо с ветвей.

На смотровой площадке – застыл двойник древнегреческого Пантеона с огромной фигурой, сидящего на троне Зевса. Говорят, что когда-то здесь снимали кино «Боги Олимпа». После съемок остался храм воздуха – античное здание с лесом величественных колоннад в дорическом стиле.

Но вот, проснувшись однажды утром, жители города увидели на Дарсане только остатки колонн, а вскоре исчезли и они. Старались наемники «Весты» одного западного концерна, который так решил начать осваивать крымские курортные территории под застройку элитных гостиниц, но потом охладел отчего-то к крымской земле.

Это все случилось несколько лет назад до того как наша веселая компания заявилась в этот город у моря.

Так, что все это – морок. Мы бродим меж развалин декораций, которые кажутся развалинами реального древнего храма, и меня не отпускает холодное чувство, что мы топчем историю. Мы у подножья Кронос, горы, где когда-то, много веков назад, поражая взоры, стояла невероятная статуя громовержца, на месте святилища мифического Девкалиона, праотца греческого народа, вокруг целый лес из колонн белого мрамора, их сто четыре.

Древние греки считали несчастными тех, кто ни разу не видел эту статую Зевса. Рассказывают, что когда Калигула пожелал перенести статую Зевса к себе в Рим, то статуя расхохоталась, и рабочие в ужасе разбежались. Но ялтинский Зевс промолчал.

* * *

Назад мы решаем вернуться пешком. Я предлагаю братьям Кириллу и Мишке посмотреть на Армянский храм, потому что никогда там не был. Мы топаем к центральным воротам, туда, где большая парадная лестница, оказавшаяся ложным ходом. Но мы не сдаемся. И ищем. Настоящий вход оказывается с западной стороны храма. Внутри необычная благолепь, тончайшая голубая роспись, похожая на восточную вязь парит в искрах живого света над куполами. Как в католической кирхе в здании храма ряды деревянных скамеек со спинками, на них можно присесть, гудящие от усталости ноги хотят отдохнуть, к тому же внутри довольно прохладно. На возвышении – небольшой орган и по вечерам здесь проводят камерные концерты, только кто-то сорвал афишу, на оставшемся от нее обрывке отсутствуют даты и время.

– Наверное, нужно идти, – произносит тезка Кирилл.

Мы с Мишкой дружно киваем и оставляем эту тихую обитель навсегда где-то в самых укромных уголках своей памяти, откуда если вдруг станет так нужно, ее можно достать и снова сесть – отдохнуть на скамью в прохладе чужого храма, с тончайшей голубой росписью, похожей на восточную вязь, которая парит в искрах живого света над куполами.

* * *

Мы сидим в баре «Летучая мышь» и цедим местный кисляк, в такую жару сухое вино слаще, чем жгучий ром. Потом на набережной смотрим на огромные круизные лайнеры с названиями на иностранных языках, с них сходят матросы в беретах с черными помпонами, матросы в белых пилотках и фуражках с золотым кантом. Мимо нас фланируют дамы в вечерних шляпах, мужчины в мятых блейзерах из отбеленного льна, смеющиеся дети, и сотни разных других.

– Может домой? – спрашиваю я у Мишки, имея в виду наш новый дом, старый хостел.

– Ага, – соглашается Мишка. И мы идем по стремительно темнеющим улочкам этого курортного города в направлении места, которое еще несколько дней будем звать своим домом.

* * *

У мусорных баков в закутке рядом со зданием хостела рыдает тонкая тень, совершенно не похожая на типичного бомжа.

– Ты чего? – подойдя к тени ближе, спрашиваю я, кладя ей руку на правое плечико, которое тут же пытается освободиться от моего участия. Это наша соседка со второго этажа – Алла. Грациозная словно кошка блондинка двадцати трех лет, с большими голубыми глазами и собственным бюстом не менее третьего номера. Личность, не смотря на то, что заселилась в столь непритязательное жилище – претензионная и совершенно независимая от нашего внимания. По крайней мере, так было раньше.

– Я-я-я, – плачет она.

– Ну что, ты? – подходит к нам ближе Мишка.

– У меня там…, – рыдает Алла.

– Что у тебя там? – спрашивает Аллу мой тезка Кирилл.

– Брильянты! – истерично выкрикивает Алла и показывает на грязный контейнер, примерно до уровня моей груди засыпанный хорошенько утрамбованным мусором. Кстати довольно дурственно пахнущим.

Мы смеемся, я и два брата.

А Алла, все продолжает рыдать.

– Рассказывай, – предлагает рассудительный тезка.

И Аллочка все рассказала…