История моего моря

Перед каждым выходом в лес и дед, и прадед, ходили в баню – мыться. «Зачем» – спрашивал я у бабушки Фисы. «Затем, чтобы зверь не почуял», – отвечала та. А дед и прадед только смеялись в седую бороду. Туда за кромку леса шли они как по ту сторону жизни, на изнанку, которая называется – смертью и не ведали вернуться.

«Тун-еретик, я поясом опоясался, ножом оградился, железом закрылся. На твой зуб – камень, на твой язык брусок. Лучше не ввязывайся, лучше отвернись», – шептал дед, преступив кромку живого изумрудного шатра, в котором завывали бореи – холодные северные ветра.

* * *

А я не понимал всех этих слов. В нашем дворе, в доме по соседству жила девочка Света с мамой. Мы часто смеялись над ними, когда они говорили слова, которых нет. «Зэр-зэр», – кричала Светка, когда начинался дождь, или «рыт» – говорила ее мама, когда наступал вечер.

Когда я был мал, для меня все люди были почти одинаковыми, а различал я их так: женщины и мужчины, взрослые и дети, злые и добрые, свои и чужие. Я ничего не знал не про татар, не про коми, к которым принадлежали Светка и ее мама. Света любила рассказывать страшные сказки – про людей-зверей, и духов леса. Я, конечно их позабыл, наверное от того что сильно пугался и поэтому выбрасывал их из своей головы. Я помню, что у Светки и ее мамы дома было пусто – покосившийся одежный шкаф и полосатый матрас, на котором они спали вдвоем, использовав его вместо кровати. Иногда, украдкой от взрослых, я носил Свете хлеб, потому, что она как кукушонок, вечно была голодна, а ее мама пропадала по своим взрослым непонятным делам. А мы со Светкой часто прятались от мальчишек вдвоем, чтобы те не тыкали в нас пальцем, и гуляли, держась за руки, обследуя заброшенные стройки и чужие дворы. Так было лет до двенадцати, а затем я начал взрослеть. Светка уже повзрослела и от этого мой первый поцелуй, это – она, а еще она показала мне, чем мальчишки отличаются от девчонок, я краснел, мне было сладко и стыдно. Но все равно наши пути разошлись. Конечно, пробегая мимо мы говорили – «привет», но больше не желали знать о друг – друге почти «ничего». Когда ей исполнилось шестнадцать, я узнал, что Светка сбежала из дома. Ее никто не искал, мать Светы пила последние лет пять и в один черный день не вернулась домой, а в их со Светкой квартиру заехали какие – то незнакомые люди, и стали там жить, поставив железную дверь взамен старой – фанерной, на которой я тайно ржавым перочинным ножом вырезал свое сердце.

Я встретил Светку через год, после того как мне самому исполнилось семнадцать лет, на колхозном рынке на улице 1905 года, там среди цыганского гвалта, она щербато улыбалась и держала за правую руку какого-то рыжего паренька, примерно ее возраста. Они вместе продавали душистую лесную землянику и зверобой, тогда у меня отлегло от души, но я так и не решился к ним подойти, чтобы сказать свой – «привет…»

* * *

Я сам тогда был с приветом, вернее влюблен, да еще в девчонку на два года старше. Мне очень хотелось сказать ей: «Хочешь, я буду познавать тебя как первооткрыватель незнакомую планету, главное, это твоя атмосфера, пригодна ли она для дыхания, или, может быть, я задохнусь…» Но я ничего не сказал, смотрел влюбленным взглядом со стороны и молчал…… вспоминая, как Светка в свои двенадцать, говорила, что мои глаза похожи на два голубых озера.

* * *

Дед рассказывал, что на одном Голубом озере – на языке коми «Пыш ты», когда он был таким же молодым и глупым как я, и тоже страдал от любви, они отправляли в особую ночь по воде деревянные плотики с восковыми свечами. Таким способом по вере предков человек мог распутать любую свалившуюся на него сложную жизненную ситуацию, проблему, найти свой правильный путь или верный выход. Так коми обращались к мудрым – умершим предкам…, со своей просьбой. Но я тогда мало верил в подобные сказки и не знал где искать свое озеро «Пыш ты».

* * *

Зато, я тогда полюбил гулять по ночам, в свои семнадцать лет. Я всегда старался держаться тени, в глубине самой темной ее половины, и думал что я сам тень, живу среди теней, и меня действительно никто не замечал, только особые люди. Дед бы сказал, что в них еще дремлет перводух – священный тотем племен, и они, если не осознают того сами, пользуются своим звериным чутьем, то есть чувствуют или – слышат лес, даже если это – всего лишь каменные джунгли, которыми называют большие города, такие как наш. Еще они, как и я чувствуют брошенный взгляд, эти люди, с тотемом внутри.