История моего стыда

Я заплакал. К тому моменту я не умел плавать и очень сильно испугался. Вдали над гребнями волн качалась голова Гаты с огромными, полными ужаса глазами. Я запомнил этот взгляд и навсегда принял правило: если погибать, то вместе. Спешно скинув обувь, уворачиваясь от матери, я кинулся в воду, захлебываясь от воды и слез, пытаясь то ли бежать по дну, то ли грести руками. Мы встретились на середине пути: испуганная собака и обессиленный ребенок. И если первая бы наверняка добралась обратно, то второй слишком сильно нахлебался воды, чтобы цепляться за жизнь. Мгновение спустя мощные руки отца вытянули меня из озерной глади и вынесли на берег.

Откашлявшись, я отогревался у костра. Родители так орали друг на друга, что, казалось, даже исполинский змей на том берегу испуганно поджал каменный хвост.

– Ты чуть не убил его! – кричала мать – Подонок!

– Он должен вырасти мужчиной! И должен уметь нести ответственность!

– Ему всего шесть лет, Левон!

– Дорогая, я знаю этот причал. Мне там по грудь! Я был рядом и все контролировал!

– Ты маньяк! Ты ставишь эксперимент над собственным ребенком!

Я слушал их и недоумевал, как они не понимают: в озере водятся хищные ящеры, которые наверняка бы сожрали мою Гату, если бы я, а затем и отец не отогнали их. Ох уж эти взрослые…

Засыпая, я обнимал Гату и по секрету рассказывал ей, что сегодня я был настоящим мужчиной. Собака нежно лизала детское лицо.

* * *

Прошли годы. Мне тринадцать лет. Я окреп благодаря занятиям вольной борьбой и постепенно приобретал взрослую силу. Начал понемногу вникать в дела отца; меня интересовало все: и строительный бизнес, и виноградники. Гата же старела. Седой врач, от которого вечно несло перегаром, сказал, что собака мучается, и нам следовало бы ее усыпить.

– Ты хозяин, – говорил отец, – тебе и решать.

– Я решаю, что ей надо жить. А от этого врача вечно воняет!

Так продолжалось еще полгода. Гате становилось все хуже. Она перестала контролировать кишечник, плохо ела и почти не спала. Однажды отец позвал меня к себе в кабинет:

– Давид, ты помнишь, что сам принял решение о собаке?

– Да папа, я каждый день ухаживаю за ней, чешу ее…

– Ты глуп! – он резко прервал меня. – Ты решил за собаку, что ей надо жить, но муку оставил лично ей! Ты ходишь, бегаешь, вкусно ешь, тренируешься – и не чувствуешь ее боли. Все, что ты делаешь, – это прибираешь за ней говно, не замечая чужих страданий. Так друзья не поступают. Принимай решение. Пора.

Я не плакал с шести лет и впервые за многие годы разрыдался. Два дня я провел с Гатой, не расставаясь ни на час, а затем объявил: друга надо усыпить.

Отец выслушал меня и положил руку на плечо:

– Ты уже придумал, как это пройдет?

– Да, мы пойдем к твоему вечно пьяному врачу и… – договорить сил не хватило.

– Тебе не стыдно, сын? Ты провел тринадцать лет с этой собакой, вместе вы погибали в водах Севана, и ты позволишь какому-то человеку убить ее? Ты должен сделать это сам. Раз вместе, то до конца. Ты мужчина. Она должна видеть тебя в момент последнего вздоха.

Моему ужасу не было предела. Я орал, психовал, разбивал кулаки в кровь, но все же принял мнение отца.

В тот темный день я не выпускал Гату из рук. Мы молча приехали в клинику, где ветеринар, уже предупрежденный отцом, подготовил все, что требовалась.

В больнице был выходной. Никаких свидетелей: только я, папа и моя собака. Ветеринар объяснил, что сначала надо ввести глубокий наркоз для предотвращения боли, в затем – вещество, останавливающее сердце.

В вену, пока Гата была в сознании, я вставить ничего бы не смог: не хватило навыков.

А вот финальный, убивающий, укол уснувшей собаке – был мой. Мысли парализовало; похожий на живой труп, я молча и хирургически точно выполнил все указания ветеринара. Раствор с жидкой смертью был введен до конца.

Долгое время я стоял и пытался застать момент, когда душа Гаты уходит в небеса. Я ничего не увидел и так и вышел, с ненавистью глядя на врача и отца. То был последний случай, когда я плакал навзрыд.

Глава 3

Москва. Город-легенда, город-бессонница. Это место оказывает гипнотическое влияние на любого жителя России: его можно обожать, можно ненавидеть, но нельзя быть равнодушным к нему; кто-то стремится всеми силами попасть сюда, а иные задыхаются от ритма и суеты, которые навязывает город. Большинство же жителей страны просто раздражает богатство и роскошь столицы, вопиющее изобилие на фоне скудных доходов регионов. Истина же, как всегда, таится где-то посередине. Официально этот муравейник вмещает более 12 миллионов человек, хотя каждый москвич знает, что здесь живет гораздо больше людей.