История моей любви

— Ты не поверишь, Анка: тридцать лет я с людьми прожила бок о бок, а ничего по-настоящему достоверного из их истории не знаю — так, отрывки одни… И про дедушек-бабушек Игорешки ничего определенного не знаю; и про какую-то неприятность, что была еще в самом начале совместной жизни его родителей, невнятно и краем уха только слышала; а про многое — и вообще только догадываться могу… Знаю только, что все четверо дедушек-бабушек Игорешки умерли от голода в блокадном Ленинграде, не эвакуировались они почему-то с его родителями. И всю свою библиотеку Михаил Евграфович в войну потерял, всю обстановку вообще: в дом их попала бомба. Братьев-сестер у него, кажется, не было, а Маргошка — потеряла двух братьев на войне. Ну, после войны и возвращения в Ленинград им, конечно, все заново начинать пришлось, так ведь не одни они в таком-то положении оказались, так?.. — Она снова вздохнула, уже устало: — В общем, только и делают Тарасовы что самозащищаются, даже мне, старухе, противно!.. — И замолчала, будто запнулась.

— Вы уж ничего от меня не утаивайте! — попросила я.

— Вот поэтому и не Маргарита Сергеевна она, а Маргошка… — и мигнула, точно расслышала только что мои слова, стала глядеть прямо в глаза мне: — Раз ты ко мне с открытой душой, так и я к тебе… Сказала я тебе, что ты с Игорешкой радостную жизнь проживешь, и сама хочу в это верить, а только яблоко от яблоньки, знаешь, недалеко летит…

— Ну?!

— Ученая степень, конечно, обеспеченную жизнь человеку дает, вот и пихается мой Игорешка в науку, — все точно по инерции и будто себе самой говорила она.

— Нет у него настоящих способностей, что ли? — подождав и чуть ли не со страхом спросила я; поняла, что и сама уже начинаю бояться неизвестно чего, а это совсем уж необычно для меня.

— Ой, прости ты меня, дуру старую! — спохватилась и Дарья Тихоновна, заметив мой испуг, даже маленькие руки свои положила на мои, которыми я за край стола схватилась. — Сказала же я тебе, что ты с ним радостную жизнь проживешь, — и проживешь! Уж ни старшие Тарасовы, ни мой Игорешка под откос на машине, как твоя мама, никогда не вылетят, спасая чужих детей в автобусе! И вообще не волнуйся, не ты первая семейную-то жизнь начинаешь: по молодой горячности объятья-поцелуи любую разницу в характерах сгладят! Недаром сказано: «Ночная кукушка дневную всегда перекукует». А так-то Игорешка и умный, и старательный, и ученую степень наверняка получит, и вообще человек он порядочный, честный: тут уж я постаралась, воспитала его! — чуть ли не горделиво договорила она. — А что дом, семья и вообще свое для него на первом плане, то есть главное, как и для его родителей, так что в этом плохого в семейной жизни?.. И лишней копейки он необдуманно не истратит, и до потери сознания никогда не напьется, и вообще… никогда не споткнется на ровном месте, так и это — только хорошо, так?

— Так-то оно так… — тоже почему-то устало уже вздохнула я и покачала головой, по-всегдашнему не вытерпела: — Только почему сама-то вы к жизни Тарасовых за целых тридцать лет по-настоящему не привыкли, ведь и сейчас вам в ней многое не нравится, а?

И в это время в дверях зазвонил наконец-то звонок, которого я все время ждала; я сорвалась со стула и побежала в прихожую, будто разом и начисто забыв все, о чем мы только что говорили.

Распахнула их, и меня от счастья будто жаром обдало: на лестнице стоял Игорь с большим букетом цветов в руках! И был он еще красивее, чем вчера! И я с жадным восторгом, совсем забывшись, глядела и глядела в его серые глаза под бровями вразлет, на все лицо, на пышные пряди волос. И точно окаменела, все стоя в дверях, не давая ему пройти. В его глазах сначала была обычная вежливость, потом вопрос, и вдруг они разом сделались отчаянно-веселыми и одновременно будто чуть испуганными… А у меня даже зашумело в голове, потому что я вдруг поняла: Игорь сейчас испытывает, глядя на меня, совершенно то же, что и я сама!

— Добрый вечер, Анка, — глухо наконец выговорил он, все не двигаясь; на волосах его были капельки воды, да и плащ на широких плечах потемнел от дождя, а лицо вдруг сделалось таким совсем по-детски откровенно радостным, с каким мальчишка смотрит на новую и давно желанную игрушку…

— Добрый вечер, — еле произнесла я и заставила себя войти в прихожую; со страхом, растерянностью и радостью все чувствовала, что не хозяйка я себе сейчас, а какая-то ватная кукла, у которой все дрожит и замирает внутри.

— Цветы вот тебе, — сказал он, войдя в прихожую и все так же глядя на меня.

— Спасибо! — я взяла у него из рук цветы. — Раздевайся.

Он точно не сразу даже понял, что я ему сказала, а потом мигнул и заулыбался широко, поспешно стал стягивать плащ, и все движения его по-прежнему были удивительно ловкими, легкими, красивыми. Он поискал глазами, увидел вешалку, повесил плащ и снова мигнул, будто вспоминая что-то… И вспомнил: повернулся, закрыл за собой двери.