История моей любви

— Да, Анка! — очень серьезно проговорил Вадим Павлович, даже повторил: — Да!.. — Будто говорил не только мне, но и себе самому.

Разговаривали мы с ним так, точно Игоря вообще не было сейчас за столом вместе с нами. И он молчал, только все улыбался вежливо. Великое дело — воспитанность эта!

Вдруг я сообразила, что Вадиму Павловичу, наверно, хочется потанцевать: когда он еще себе такой отпуск, как сегодня, сделает?

— Вы — кавалер? — спросила я.

Он мигнул, понял, подтянулся на стуле, выгибая грудь:

— Обижаешь, Анка!..

— Музыка у тебя есть? — спросила я Игоря.

Он понял, заулыбался, быстро ушел в другую комнату, вернулся с магнитофоном. Музыка оказалась старомодной, но и соответствовала эпохе Вадима Павловича: танго. Я встала перед ним.

— Приглашайте даму!

Вадим Павлович — человек уверенный, а на работе, наверно, даже строгий, как и должно быть, но тут он будто смутился на секунду… Однако справился, встал, взял мою руку. Был он чуть ли не до плеча мне, и вначале мне казалось — ничего у нас с ним не получится, но я сразу же успокоилась: повел он меня уверенно и легко, плавно попадая в такт танца. И все па он знал: любила, наверно, танцевать его Маша.

Вера Максимовна все спала, а Игорь сидел и улыбался мне: «Молодец, что сообразила пригласить Вадима!» И мы с профессором Петрашевским танцевали танец за танцем: после танго на ленте магнитофона шел старомодный фокстрот, потом вальс, снова танго. И вот когда я почувствовала, что Вадим Павлович устал все-таки, а на ленте был фокстрот… Я кивнула ему, благодаря, отпустила его руку и стала отплясывать одна. И опять у Игоря сразу сделалось по-мальчишески восторженное лицо, какое у него было, когда я танцевала у нас дома. А Вадим Павлович пристукивал ногами по полу, сидя на стуле, всем телом поворачивался вслед за мной, не обращая внимания ни на Игоря, ни на Веру Максимовну, улыбался легко и весело. Везет мне все-таки на хороших людей! А будь Вадим Павлович помоложе, он даже мог бы работать у нас в бригаде, вполне подходящий он человек!

Когда я наконец опомнилась, то тревожно глянула на часы: надо было ехать!

— Спасибо тебе, Анка, спасибо, девочка! — сказал Вадим Павлович и встал; я поняла, чуть пригнулась, и он поцеловал меня в щеку, тотчас спросил обеспокоенно: — Торопишься?

— Я сегодня в вечер.

— А еще не опоздала?

— Нет пока.

Он повернулся к Игорю, сказал строго:

— Вот, Игорь Михайлович! — И повторил: — Вот!.. — Потом разглядел наконец счастливо улыбавшееся лицо Игоря, его глаза, и сам заулыбался: — Повторяю, что искренне рад за вас, дорогой! Вам, милый вы мой, выпала счастливая звезда, старайтесь только во всем и всегда быть достойным ее!

— Я понимаю, Вадим Павлович! — Игорь стоял, вежливо вытянувшись, опустив руки, глядя прямо в глаза ему. — Спасибо, Вадим Павлович!

Не один раз после Игорь спрашивал, внимательно приглядываясь ко мне:

— Что в тебе такое есть, Анка, что люди сразу же и легко доверяются тебе?

А я только пожимала плечами:

— Да ничего особенного во мне нет! Просто люди чувствуют, что я к ним открыто и доверчиво отношусь, ну, и сами ко мне в ответ так же. Наперед надо верить человеку, а не самозащищаться от него, «как бы чего не вышло».

Веру Максимовну пришлось разбудить, чтобы она села в машину. Вадим Павлович сначала молчал, удивленно косился на снова уснувшую Веру Максимовну, да невольно, казалось, старался отодвинуться от нее. А потом вдруг заговорил о работе Игоря, да так, что Игорь только повторял благодарно: «Спасибо, Вадим Павлович», «Вы представить себе не можете, как я признателен вам, Вадим Павлович!..» Оказалось, что профессор Петрашевский знает, о чем работа Игоря, даже думал уже он, как лучше поставить эксперимент, чтобы проверить теоретические выводы ее, и с завтрашнего же дня обещает он подключить к монтажу стенда Зверева и Хоттабыча. И про работы Кроуфорда, оказалось, Вадим Павлович знает, даже знаком с ним, виделись они на какой-то конференции в Лондоне. Познакомиться с его работами Игорь, конечно, должен, но прямого касательства к исследованию Игоря они не имеют. «Это уж для престижности, Игорь Михайлович», — усмехнулся Петрашевский; то есть писать специально, как советовала Вера Максимовна, этому Кроуфорду совсем не надо.

Или уж сравнительно мало мне лет еще, а тогда-то — всего восемнадцать было… Да и хотелось мне, главное, чтобы Вадим Павлович не осквернял память своей Маши!.. То есть я слово в слово пересказала все ценные указания, которыми одаривала Игоря сегодня утром Вера Максимовна. Даже говорить старалась с ее напористым нажимом, а профессора Петрашевского запросто окрестила «Вадимом», точно в одном дворе с ним выросла.

Реакция Вадима Павловича была неожиданной. Когда я сообщила, что ответное письмо Кроуфорда — «упомянешь вскользь» — неплохо бы довести до членов ученого совета на защите — «представляешь резонанс?!» — Вадим Павлович вдруг стал хохотать, даже лысина его покраснела, на глазах слезинки появились и он руками за спинку переднего сиденья ухватился. Лицо Игоря было испуганным и окаменевшим, он даже хотел, я видела, остановить меня, да не решился.