История моей любви

А когда мы пришли на судно и переоделись в рабочее, стояли на палубе, Степан Терентьевич спросил снова Патронова:

— А эгоизмом, прости меня, от твоего доктора наук Женьки не попахивает временами?

— Вот-вот! — поспешно подхватил Леша, будто и раньше ждал вопроса об этом.

— Не будешь эгоистом — и дела своего по-настоящему не сделаешь! — засмеялся Валерий, но глянул на всех и поправился поспешно: — Это я про ученых говорю.

— В огороде бузина, а в Киеве дядька, — насмешливо сказал Белов.

— Человеком всегда надо уметь оставаться, — глухо проговорил Леша.

— Это и меня, Степан Терентьевич, беспокоило поначалу, — ответил наконец Белову Патронов. — То есть приглядывался я к Женьке, как он в гору-то пошел… Нет, вижу, человеком он остается по-прежнему, а потом понял и почему это. Во-первых, способным он у меня оказался к своей научной работе, то есть с избытком у него сил на нее, так что все остальное-окружающее не страдает от его целенаправленности, хватает у него времени-забот и на жену-детей, и даже на нас, стариков. А второе — честолюбие его меня беспокоило. Тут ведь, Анка, легко можно по увлеченности или свойствам натуры потерять меру да подмять под себя все остальное в погоне за результатом любой ценой, как говорится… — Он даже усмехнулся по-своему язвительно. — И перерастет тогда значение достижений научных в привлекательность положения, которого хочется. Но нет! — Он перестал улыбаться, — Правильно, выходит, мы со старухой своего Женьку воспитали, да хорошая жена ему попалась: работает он терпеливо и с людьми считаясь, а не в сабельную атаку идет!

И мы начали работать, Смена была, конечно, совершенно обычной, такой же, как и всегда, только я нет-нет да и видела Игоря или вспоминала Петрашевского, и как он сказал: «Вам, милый вы мой, выпала счастливая звезда…» Только вот не могла понять, почему он добавил: «Старайтесь во всем и всегда быть достойным ее!» Это уж не Игорю, а мне, наоборот, надо стараться быть достойной его!

Но еще чаще, если уж до конца откровенно, мне вспоминалось, что Игорь так и не поцеловал меня…

Мои мужчины как-то странно молчали, удивленно поглядывая на меня, а потом стали улыбаться. Только Леша все был по-новому угрюмо-молчаливым, временами мне даже становилось жалко его. В обед, помню, я сказала:

— Вы не беспокойтесь, хоть я и как в наваждении сейчас, но по работе не ошибусь!

— По работе-то ты не ошибешься… — сказал Валера.

— В жизни, Анка, посложнее ситуации, к сожалению, встречаются, чем в нашей работе, — вздохнул Пат.

Леша молчал, конечно, а Степан Терентьевич проговорил наконец:

— Не должна наша Анка ошибиться, повзрослела она уже. Красивый, конечно, Игорь, слов нет… И воспитанный, и умный, и работящий… То есть на первый взгляд совершенно безупречен. И почему-то мне кажется, главное, что хоть и в наваждении наша Анка, и сам он тоже, но не позволит себе Игорь ничего… необдуманного, просто такой уж он человек.

— Дисциплинированный, — сказал Пат.

— И все-таки себе на уме он, — добавил Валерий.

— Хорошо, что нас всех ты ему показала, — чуть ли не угрожающе прогудел Леша.

— Вот-вот! — подтвердил Степан Терентьевич.

Только когда мы вышли с завода после смены и я увидела «Волгу» Игоря на том же месте, что и днем, и самого его за рулем, я поняла, как же сильно ждала этого! Сначала кинулась к Игорю, но тут же спохватилась, заставила себя остановиться, обернулась растерянно… Они молчали, глядя на меня, только Валерий улыбался да Пат кривил свой нос…

— Да-а-а… — протянул Степан Терентьевич и все-таки чуть улыбнулся: — Ну, беги-беги.

— До завтра! — еле успела я крикнуть им и, как на финишной стометровке, снова кинулась к Игорю.

— Добрый вечер… — он улыбался, открыв мне переднюю дверцу.

— Добрый вечер… — я снова, будто впервые увидела Игоря, поразилась его красоте, и от счастья у меня опять на миг замерло сердце, а голову будто заполнил жаркий туман. — Вот спасибо, что не обманул, что приехал! — Я села рядом с ним, резко захлопнула дверцу.

И вот здесь мы с ним на какую-то коротенькую секундочку точно потеряли самообладание. То есть я только чувствовала, как все ближе и ближе придвигаюсь к Игорю, будто даже помимо своей воли, будто не хозяйка я уже себе… И опять глаза у меня начали прикрываться… И он не отстранялся от меня, тоже придвигался мне навстречу, точно в спину его кто толкал. Для меня уже ничего сейчас в целом мире не существовало, кроме нас двоих, но лицо Игоря неожиданно снова окаменело, глаза остановились, а потом он и чуть отодвинулся от меня — тоже будто помимо собственной воли — и уже поспешно стал смотреть перед собой; чуть не рывком включил двигатель, послал машину вперед… Но даже и здесь он тотчас справился с собой, притормозил, поехал осторожно: ведь вся улица была заполнена идущими со смены.

Не знаю, сколько мы так ехали, я все не могла поглядеть на Игоря, от стыда даже не могла поднять голову. Но от обиды и ощущения собственной виноватости начинала злиться все сильнее и сильнее. Мне казалось, что Игорь унизил меня: я к нему потянулась откровенно и со всей душой, а он в ответ?