История моей любви

— А Дарья Тихоновна?

— Да это еще повезло нам с тобой, что такой человек вместе с нами оказался!

— Ты будешь продолжать работать, что ли?..

— Конечно!

— Зачем?

— А как же мы втроем будем жить на твою аспирантскую стипендию?

— Ну… Это я сгоряча, у родителей деньги есть, они не допустят…

Я вздохнула, помолчала, потом все-таки сказала:

— На сто лет вперед я, конечно, не могу прогноз дать, но в ближайшие лет десять — двадцать я свою работу не брошу! Тебе уж придется и с этим примириться.

— Но почему?!

— Люблю я ее.

— Но ведь это тяжелая, грязная работа, чисто мужская!

— Люблю я ее, повторяю, какой бы она тебе ни казалась. И главное — полноценным человеком чувствую я себя, выполняя ее. Да и люди вокруг меня — настоящие, это для меня — тоже самое главное в моей жизни. Вообще, знаешь, Игорь, если мы с тобой не найдем в себе умного терпения, не научимся по-человечески уважать друг друга, на одних… постельных отношениях мы нормальной семьи не построим, а ребенка — нравственным инвалидом вырастим. — И не удержалась опять: — Ты думаешь, мне не придется примиряться с твоими… милыми особенностями? — Он молчал, тогда я пояснила: — Уж один наш этот разговор чего стоит!

— Но как же вообще без такого разговора?

— Вот ты и этого не понимаешь, а я — примиряюсь.

— Но я честно не понимаю!

— Я вижу.

Игорь посмотрел на меня еще, недоуменно мигая, и вдруг совсем по-мальчишески смешно и отчаянно заторопился, даже вскочил со стула:

— Надо сразу — и все!

— Погоди, мы все-таки не на пожаре…

Он схватил меня за обе руки:

— Едем к родителям, скажем им и подадим заявление! Сегодня же, сразу же!..

Только что я была, кажется, вполне разумным человеком, а тут всхлипнула от радости, тоже вскочила, мы поцеловались и опрометью кинулись в прихожую одеваться.

Перед своим домом Игорь остановил машину, и лицо его, уже окаменевшее и до этого, опять стало точно таким, с каким он подготавливал меня к разговору со старшими Тарасовыми после первой нашей ночи. Он даже начал:

— Понимаешь, ты только не горячись, дай мне вести разговор…

Я взяла его за руку, лежавшую на руле, посмотрела в глаза, попросила мягко:

— Хорошо-хорошо, делай как знаешь. — И все-таки сказала: — Только помни, что мы с тобой не фураж-овес покупаем, а о будущем собственного ребенка говорим.

— Хорошо-хорошо, — тоже поспешно и согласно прошептал он, мигнул, все глядя на меня, спросил так же стремительно: — Но твое решение остается в силе?

У меня тотчас снова сжалось сердце, когда я поняла, как все это по-мальчишески у Игоря получается!.. И ничего еще он до конца не решил для себя, как мужчина обязан это сделать.

— Да!

— То есть?..

— Да! — повторила я. — И никаких претензий к тебе: гуляй на воле! Только без обмана, а я просить не буду!

Игорь снова мигнул, поспешно полез рукой во внутренний карман пиджака, достал паспорт, спросил:

— У тебя паспорт с собой? — и кивнул на сумочку; я тоже кивнула ему в ответ. — Может, сначала поедем подадим заявление?

— Нет! — твердо ответила я.

— Почему?!

— Потому что родителей твоих мы обижать права не имеем: сначала надо сказать им, как положено, а не по-воровски тайком! — Но как же мне хотелось поехать сейчас в загс, подать заявление и не разговаривать со старшими Тарасовыми, вообще не видеть их!..

— Смотри не пожалей!

Я помолчала еще, все глядя в глаза ему, потом вздохнула:

— Очень возможно, что мне жалеть вообще не о чем.

И он, конечно, сразу же испугался, забормотал поспешно:

— Хорошо-хорошо. Пошли, пошли.

И сейчас я почти до омерзения делаюсь противной самой себе, стоит мне только вспомнить о том посещении Тарасовых! Будто вывалялась я в грязи, да так и иду по улице…

Мы с Игорем пришли и поздоровались. Родители его тоже поздоровались с нами. Вежливо, конечно. Только сразу же настороженно замолчали, мгновенно учуяв тревогу.

Затем — повторение ситуации: столовая, старшие Тарасовы — на диване, мы с Игорем — за столом. Предгрозовая минутка тишины и — сообщение Игоря о нашем решении подать заявление о бракосочетании.

Та же минутка.

Всхлипывание Маргариты Сергеевны, ровный голос Михаила Евграфовича, витиевато доказывающий насущную необходимость не торопиться с шагом, который, возможно, один из самых серьезных в жизни человека вообще. Мой пристальный интерес к замысловатой фарфоровой статуэтке на буфете, представляющей нимфу и сатира, играющих в любовь для развлечения зрителей.

Как из-за стены долетевший до меня веский довод Игоря о благожелательном отношении профессора Петрашевского и к нему самому, то есть к Игорю, и к его работе. И все это — благодаря знакомству вышеупомянутого профессора со мной, то есть Анной Лавровой. И — более того: у меня, то есть у вышеупомянутой, наличествуют вообще, видимо, некоторые качества… Некоторые качества, которые позволяют ему, то есть Игорю, сделать далеко идущий вывод о надежности и будущей его брачной жизни со мной, и всей его жизни вообще.