Повторение все той же предгрозовой минутки, разразившейся наконец истерикой Маргариты Сергеевны. Демонстрация Михаилом Евграфовичем заботливого отношения к терпящей бедствие супруге, чреватое… Не знаю, чем именно, от Маргошки ведь решительно всего ждать можно. Мучительные терзания Игоря, буквально разрывающегося между мной и матерью…
Некоторый провал в моей памяти, поддающийся, возможно, разумному объяснению.
Неожиданно торжественная значительность Дворца бракосочетаний и совершенно по-человечески радушная благожелательность его сотрудников, особенно разительные после только что бывшего делового контакта у Тарасовых.
Процесс написания и подачи заявления… Четко запомнившееся ощущение моей отстраненности от самой себя, машинально двигавшейся и говорившей, словно робот, чье поведение заранее запрограммировано.
И — острая, как в детстве, жалость к себе.
13
Следующий месяц моей жизни, то есть время до регистрации брака, тоже навсегда запомнился мне. Прежде всего потому, наверно, что я как-то очень сильно и даже незаметно для себя повзрослела за это время. Как ни странно, этот месяц чем-то отдаленно напоминал тот мой первый отпуск после окончания училища, который я провела в Доме отдыха на Вырице, когда сдружилась с тихой Маней Викторовой и целыми днями ходила с ней по лесу, собирая грибы и ягоды… А тут ведь я еще все сильнее — и уже не одним разумом только — чувствовала своего будущего ребенка. И радостное ощущение это — и сознательно, и бессознательно даже — так окрепло во мне, точно ребенок уже народился и жил вместе со мной; и рядом, и одновременно во мне. Это счастливое чувство оказалось неожиданно таким могучим, будто разом широко раздвинуло сами границы жизни для меня, окрасив и всю ее небывало новым светом, четко отделив главное в ней от второстепенного. И что бы я ни делала — работала, дежурила в дружине, ходила с Игорем в театр или просто целовалась с ним, я постоянно чувствовала: а впереди у меня — счастье!..
Теперь мне кажется, что главным в тот месяц до регистрации брака было какое-то странное раздвоение меня. Один человек жил совершенно так же, как и раньше, и так же работал, и так же беспокоило его все, что и раньше было важным для него. А второй — и это тоже была я — уверенно и стремительно рос рядом с ним, снисходительно не вмешиваясь в повседневную обыденность этого первого, даже извиняя ее, наперед убежденный в своей победе. Так в большой и хорошей семье ведет себя отец, глава ее, годами умно и терпеливо направляющий всю ее жизнь.
Когда заявление было наконец-то подано во Дворец бракосочетаний, то я радовалась этому, как и должно было быть. Прямо из Дворца Игорь отвез меня на вечернюю смену, мы с ним откровенно и ничуть не скрываясь от идущих на завод, уже на законных, так сказать, основаниях, расцеловались, выйдя из машины. А потом в первый же перекур на смене я не удержалась, сообщила об этом своим мужчинам. И они поздравили меня, даже Леша молча пожал мне руку, не глядя в глаза. И, работая, я нет-нет да и вспоминала: а заявление все-таки подано, и мы с Игорем будем законными мужем и женой!..
После смены Игорь встретил меня, как обычно, только вот улыбнулся он мне точно даже через силу. Я села в машину рядом с ним, мы поцеловались, сразу же молча поехали, и я с удивлением, чуть ли не как к посторонней, приглядывалась к себе… То есть еще вчера или неделю назад меня сразу же и сильно напугало бы это отчужденно-закаменевшее лицо Игоря, его вымученная улыбка; я бы сама мгновенно разволновалась: что же случилось?.. И тотчас, конечно, спросила бы его. А сейчас я сидела рядом с ним, мы ехали, я машинально отмечала, что машину Игорь ведет, как обычно, ловко и уверенно, а все равно чувствовала, кажется, знакомую в этом случае тревогу, но все молчала. Точно и я уже встала на сторону второго этого человека, внимательно и терпеливо наблюдающего, а что же будет дальше-то?..
И вот когда мы остановились перед светофором, Игорь все-таки не выдержал, начал разговор первым. И это я уже будто наперед знала, что он не выдержит нашего красноречивого молчания.
Он настороженно покосился на меня, спросил:
— На работе все в порядке у тебя?
Это прозвучало и как приглашение к разговору, и — больше того — как намек, что у него, дескать, не все в порядке и что я должна, значит, в свою очередь спросить его об этом. Я поняла все это, конечно, и опять-таки всего какую-нибудь неделю назад после вот такого красноречивого молчания я бы только отрывисто ответила, что у меня-то порядочек, но ни за что не спросила бы, а что у него стряслось?.. А теперь, чувствуя все то же уверенное спокойствие — наверняка какая-нибудь мелочь у Игоря! — и ту же странную отдаленность от него, я ровно ответила, что смена прошла хорошо, И в меру заинтересованно осведомилась, а как его дела?.. То есть я тоже знала уже почему-то, что он сейчас ждет моего вопроса о его родителях, об их реакции на нашу подачу заявления, но до конца уже не могла побороть себя, спросила только отвлеченно о делах.