Обширная веранда княжеского дворца превращена в большую ковровую залу восточного характера. Две глухие стены украшены чудесными персидскими коврами, кривыми саблями с золотыми рукоятками, осыпанными жемчугом и рубинами. Тут же висят старинные пистолеты, ружья и длинные, бисером обшитые чубуки древних кальянов. Дорогие ковры, привезенные из Геок-Тепе, из далекого Тавриза, из дворцов ханов древней Бухары и Хивы, распластаны по деревянному настилу веранды.
Солнечные лучи, играя тополями, бросают на- пол ажурное плетение ветвей и подвижные золотые блики. За длинными, узкими и низенькими столиками, покрытыми узорными бархатными скатертями, сидят, поджавши ноги, слуги князя.
Сам он, в тюбетейке, съехавшей на затылок, и с засученными рукавами халата, сидит в центре. Вокруг него возвышаются горки набросанных пестрых шелковых валиков, мягких и легких.
В глиняных узкошейных кувшинах играет вино. Пьют из высоких хрустальных бокалов. Князь поминутно припадает губами к своему фужеру, наполненному шампанским.
- Эй, други!.. Пейте, не робейте!.. - выкрикивает князь на таджикском языке.
И "сарты", как называет князь узбеков, охотно опоражнивают бокалы.
Они - единственные во всей Средней Азии мусульмане, пьющие вино.
Князь пьян и весел. Белым шелковым платком с золотой каймой он вытирает вспотевшее лицо.
- Эй, Харчи, кто этот маленький, черный? - обращается князь с вопросом к Харченко.
- Это наш новый библиотекарь, - отвечает Харченко.
- Пьет?
- Так точно, - не задумываясь, отвечает Харченко.
- Дать ему русскую, - приказывает князь.
- Слушаю, - раздается голос Харченко.
Предо мною сверкающий на солнце необычайных размеров хрустальный бокал, наполненный водкой.
- Пей залпом и до последней капли, - нашептывает Харченко, слегка наклонившись ко мне.
Поднимаю бокал. Чувствую на себе колючий взгляд князя.
Наступает тишина. Пью, закрыв глаза. А потом все лица сливаются, вся веранда, слегка покачиваясь, покрывается серой пеленой, и я постепенно теряю соображение.
Прихожу в себя незадолго до рассвета и не могу понять, где я и что со мною.
Лежу на полукруглой деревянной скамье садовой беседки. В .предрассветных сумерках выступают деревья, и серой полосой светится дорожка аллеи.
Со стороны дворца слышны громкие человеческие голоса, перекликающиеся между собой. Похоже, что кого-то ищут или за кем-то гоняются.
Стараюсь припомнить вчерашнее, но в отяжелевшей голове ни одного воспоминания. Доносящиеся крики приводят меня в тревогу. Неужели ищут меня?..
Кто-то бежит по аллее. Вот уже совсем близко...
Встаю. Хочу выйти из беседки и вдруг в квадратном просвете вижу женщину. Она торопливо переступает порог и тяжело дышит.
- Ах!.. - испуганно вскрикивает она, а затем шопотом спрашивает: - Кто здесь?..
Узнаю Надежду Александровну и прихожу в смущение.
- Простите, это я... библиотекарь...
- А я тут немножко посижу... За мною гонится князь... Он, понимаете, хочет, чтобы я танцевала... Такой чудак... Это, конечно, у него пройдет, но сейчас он в очень плохом состоянии...
Голос молодой женщины взволнованно прерывается и дрожит.
Крики со стороны дворца продолжаются, но понемногу слабеют.
Рассеивается сумрак, и яснее вырисовываются предметы.
На красивом лице Надежды Александровны все еще блуждает страх.
Вдруг со всего размаха в беседку влетает сенбернар и бросается с радостным визгом к хозяйке. Вслед за этим раздается чьи-то мерные шаги, и показывается круглая, толстая фигура Пивня.
Со стороны дворца уже больше ничего не слышно.
- Ну, годи... Успокоився князь... Буде крипко спаты, як маленький... Можете иты до дому, - добавляет Михайло, обращаясь непосредственно к Надежде Александровне.
Княгиня благодарит и выходит из беседки. За нею, виляя пушистым хвостом, следует Геркулес.
Остаемся с Пивнем вдвоем. Узнаю от толстяка, что со мною было, когда опьянел после водки. Оказывается, я по настоянию князя читал стихи, распевал песни и был очень весел, пока меня не стошнило. Тогда меня унесли в сад, положили в беседку, где нахожусь и сейчас.
Рассказ Михаилы вызывает во мне чувство жгучего стыда.
- Что же теперь будет? - спрашиваю я.
- А нычего... Выспится гетьман и зараз стане похожим на человика.
Наступает затишье. Взбудораженная жизнь входит в берега. Князь ежедневно ездит на построенную им фабрику шелка. Часами сидит у себя в кабинете, принимает приезжих баев и часто призывает к себе Харченко, отдавая ему те или иные приказания.
Вечером того же дня, когда мы с Петром Даниловичем остаемся наедине, между нами происходит разговор, имеющий для меня большое значение.
Харченко рассказывает мне некоторые подробности прошедшей ночи. Князь развеселился до того, что облил чалму Гуссейна коньяком и незаметно поднес зажженную спичку. Голова Гуссейна вспыхнула зелеными огоньками.
На счастье, некоторые догадались набросить на горевшую голову халат и тем спасли "любимца" князя.