История моей жизни

- Не стесняйтесь... Табак не купленный... Его подарил мне один заказчик.

Закуриваем.

- Вы, значит, хорошо пишете? - обращается ко мне Федор Васильевич после продолжительного молчания.

- Да, у меня почерк разборчивый, но в грамматике я еще не очень тверд...

- Нашли о чем заботиться, - перебивает меня портной, - нехай грамматикой ученые занимаются, а нам лишь бы мысль изложить... Видите ли, у меня вот какое, желание: мои старшие сыновья плохо учатся, и я хочу им помочь. Старшему, Васютке, уже двенадцать лет, а второму, Яшке, - десять... Остальные - мелочь. И мне сейчас пришло в голову: а что если бы вы согласились немного подучить их, чтобы не последними были в классе?.. Согласились бы вы?

Мне становится стыдно. Я хорошо понимаю его. Портной хочет меня приютить и в то же время не сделать мне больно.

- Должен вам сознаться, - говорит Христо, - человек я бедный, а семья у меня, как и полагается портному, многочисленная. Но я не робею... Ведь бедняку тем хорошо, что ему терять нечего...

Наступает молчание.

- Не люблю я своего ремесла, - тихо и вдумчиво говорит Федор Васильевич. - Тридцать лет портняжу и привыкнуть не могу. Противно иметь дело с людьми, не понимающими тебя. Иной раз хочется перед человеком раскрыть душу, пожаловаться на судьбу, хочется и от него узнать что-либо новое, интересное, а он, знай, твердит: "Вы мне, кажется, одно плечо сделали выше"... Будь они прокляты, эти холодные, бездумные заказчики!.. А мне так хочется уйти от всего этого, уйти подальше, на берег Дона, посидеть, помечтать и побеседовать с собственным сердцем... А тут, вдобавок, погоня за рублем, постоянные жалобы жены, попреки тещи... Э, да ну их...

Опять закуриваем. Христо первый прерывает наступившее молчание!

- Пока тепло - беда невелика: можете пожить и у меня. Но как вы будете с наступлением холодов?..

- Не знаю... Ничего придумать не могу... - тихо отвечаю я.

В моем голосе так много печали и боязни, что добряк Христо ближе подвигается ко мне, и губы его складываются в жалостливую улыбку.

- Впрочем, не будем заглядывать в будущее... Сегодня солнце, и хай его светит... Не так ли?.. Ну, а теперь отправимся в путь.

Христо встает. Я следую за ним. Приходим на базар.

Федор Васильевич вытаскивает из кармана брюк сорок копеек, покупает огромный каравай ситного с изюмом и полупудовый арбуз..

Он приводит меня на незнакомую улицу, останавливается перед покосившимися деревянными воротами и говорит:

- Вот здесь мой дворец. Даже вывески нет - обхожусь без нее. Пожалуйте, - заканчивает он, и ударом ноги раскрывает ветхую калитку.

Небольшой квадратный дворик. Тут же помойка, тут же колодезь, сарай, набитый хламом, и низенькая с одним оконцем хатенка, напоминающая саклю в горном ауле Осетии. Здесь же перед окном длинный стол и скамьи по бокам.

Из внутреннего помещения высыпают полуголые ребятишки от двух до шести лет. Дети красивые, большеглазые, но грязные до невозможности.

- Петька, - обращается отец к старшему: - позови Ваську и Яшку, и пусть мать несет нож - кавун резать будем.

На смышленном лице Петьки появляется широкая улыбка, и, шлепнув себя ладошкой по заду, мальчуган убегает в комнату.

- Садитесь, будьте как дома,-обращается ко мне Христо.

Охотно принимаю приглашение. Сесть за стол - это значит наполовину спрятать свое убожество.

Спустя немного мы слышим- звонкий голос мальчугана:

- Васька! Яшка! Папка кавун принес! Мамка, тащи нож!..

Появляется жена портного, Анна Федотьевна - полная, среднего роста женщина с широким лицом, осыпанным мелкими веснушками.

Тонкие губы плотно сжаты.

Темными острыми глазами она впивается в меня.

- Анюта, я хочу, этого человека пригласить к нам... временно, конечно... поучить Ваську да Яшку... А то парнишки совсем от рук отбились...

Анюта, немного прищурив глаза, медленно скользит взглядом по.моему лицу и по обнаженному кусочку плеча, выглядывающему из прорехи и, затаив злобу, роняет сквозь зубы:

- Я так и знала... Разве мы можем жить без благодеяний... Мы ведь так богаты... Асмоловы да Парамоновы нам завидуют... Ты уж заодно пригласил бы гувернантку и учительницу музыки...

- Ну, ну, не расходись... Ведь я тоже здесь хозяин...

Анна Федотьевна отступает немного назад, выпрямляется и усиливает свой голос до крика:

- Ты хозяин?!. Над чем же ты хозяин? Над этой навозной кучей?.. Ну, и хозяйствуй... А я - тьфу на тебя и на твоих подзаборных приятелей.

Последние слова относятся ко мне. Съеживаюсь и перестаю дышать.

- Ты бы мать свою позвала: а то одной трудно кричать - устанешь, ровным спокойным голосом говорит Федор Васильевич.

Потом он ловко срезает с арбуза макушку и принимается делить его на полоски. Ярко-красные ломти с черными зернами красивым кругом ложатся на стол.

У меъя затуманивается голова. А когда Христо толстыми аппетитными кусками режет свежий ситный, - у меня ноги дрожат, и я стараюсь сделать так, чтобы руки мои меньше тряслись.