История моей жизни

- Почему нет... Мы, хоть и бывшие родственники, но друзья. И уж скажу вам всю правду -- чаще всего забегаю одолжить полтинник.

- Воображаю, как ей тяжело, бедняжке... Родная мать в огне погибла...

- Ну, уж не такая бедняжка. Глаза давно высохли и смеются за милую душу. Скоро наступит Николин день, - ровным, тихим голосом говорит Христо, вы ее сами увидите. Обещала зайти вечерком.

- У нас, значит, будет вечеринка?

- Чайку попьем, не без того, - отвечает Христо.

- Нет, так нельзя, - возражаю я: - надо угостить по всем правилам...

- Так-то оно так, да в кармане пятак...

- Постойте, - живо перебиваю я, - Николин день когда?

- Шестого, через два дня.

- Отлично. Можно устроить. Попрошу аванс... Что в самом деле... Все берут, возьму и я... Попрошу три рубля - и все тут.

- Не много ли?

- Ничего... Нельзя всю жизнь нищенствовать. Надо когда-нибудь побаловать себя.

Федор Васильевич закуривает. Курю и я. А мысли мои плывут над вселенной, и в сердце стучится мечта.

Готовимся к "балу". Анюта с бабкой работают весь день. Из спальни вытаскивают семейную постель, посредине комнаты ставят два столика рядом, накрывают их скатертью, из мастерской приносят двадцатилинейную лампу, и понемногу устанавливают закуски.

- Наконец-то пришли! - весело встречает меня хозяйка. - У нас уже все готово... Скоро Танечка придет... Так хорошо будет?

Не узнаю убогой комнаты. Светло и празднично здесь.

- Зачем вы все это... Из-за меня такое разорение...

- Никакого разорения. Вам еще сдачи полагается. Считайте сами: гусь двадцать пять копеек, бутылка водки - сорок, на .тридцать пять копеек разные закуски, хлеб, и еще Федя принесет за шестьдесят копеек сантуринского - Танечка очень любит. А вы говорите - разорение...

- Вот оно что, а я думал - вы много своих денег истратили.

- Откуда их взять? Мой Федя за эту неделю принес два рубля. Где уж тут тратить...

Анюта не договаривает: входит Федор Васильевич с бутылкой вина в руке. На его лице столько радости, что я с особенным удовольствием пожимаю протянутую руку.

- Все дома? - слышится знакомый голос.

Стараюсь принять подобающий случаю гостеприимный вид. Роюсь в мозгу, ищу слова приветствия, хочу быть простым, смелым, остроумным, но чувствую полную свою немощность. Спрятались слова, улетучились мысли...

А она уже тут. Протягивает маленькую ручку, здоровается, смеется и радостно играет большими ясными глазами.

Мое смущение длится недолго. Когда садимся за стол и выпиваем по первой, ко мне возвращается способность речи. Приветствую гостью и благодарю ее за то, что в зимний холод внесла в наш бедный уголок столько света и тепла.

Татьяна Алексеевна благодарит за тост и тут же, из скромности, заявляет о своей большой радости.

За окном свистит ненастье. Пляшет метель. Там, за маленьким оконцем, злится зима, а здесь, при ярком свете большой лампы, смехом полны наши сердца, громко звучат голоса, греет вино, обманывающее нас.

Мы все сейчас молоды. Кипит кровь, ярче и смелее становятся мысли, и понемногу удаляется действительность.

К концу вечера я влюблен в Татьяну Алексеевну всем моим существом. Рушатся преграды. Спадают цепи обыденных приличий.

Открыто заявляю о своей любви и при всех целую возлюбленную в губы.

Не чувствую почвы под собою, не ощущаю самого себя.

Мне сейчас так хорошо, так сладостно поет в моем сознании любовь, так близко чувствую чудесную, ясноокую Танечку, в такой восторг меня приводят ее обильные волосы цвета спелого каштана и так нравится мне улыбка красиво очерченного рта, что готов принять величайшую муку за один ласковый взгляд, за нежный вздох этой удивительной женщины.

И когда поздней ночью Татьяна Алексеевна собирается домой, я предлагаю ее проводить, если она хочет сделать меня счастливым.

- Проводить? А вы знаете, где я живу?..

Смеются большие глаза, и сверкает кремовый оскал безызъянных зубов.

- Мне все равно... Хоть на край света...

Вмешивается Федор Васильевич:

- На дворе мороз. Танечка живет близ Нахичевани. Вы погибнете... Разве можно в такой холод без шубы...

- Пусть шубы греют ростовских богачей, а для меня достаточно сочувственного взгляда Танечки...

Все смеются громко и весело. Анюта достает отрез сукна, принадлежащий ей, и подает мне.

- Накиньте на себя вместо пледа. Это очень теплый материал.

Строг и неподвижен мороз. В расщелинах туч зелеными огоньками мигают звезды. Под нашими ногами сугробится обильно выпавший снег.

На Татьяне Алексеевне бархатная ротонда на лисьем меху без рукавов. Если бы не последнее обстоятельство, я бы мог взять ее под руку, что явилось бы первым случаем в моей жизни.

Не чувствую холода. Мне все еще весело, и уверенно стучит сердце в груди. Но постепенно вянет приподнятое настроение.

Нарождается тихая грусть. Хочется рассказать Танечке о моем одиночестве, о безродности моей, о заброшенности и об отсутствии родного человека.

- Всю жизнь жажду ласки, ищу близкого существа, хочу кому-то пожаловаться, пролить горькую слезу печали, а кругом пустыня. Холодная, бездушная пустыня...

- Вы что это - взаправду? - звенит на морозе грудной, сочный голос Танечки. - Или, может быть, фельетон сочиняете?..