История моей жизни

- Все, происходящее на земле, - говорит Гапон, - имеет временный характер. Сегодня мы живем по законам, установленным правительством нашего царя, но завтра по требованию народа эти законы могут измениться, и наша жизнь будет иной и совсем не похожей на жизнь сегодняшнего дня. Вот почему народу надо пойти к царю не вооруженному злобой, а с открытой душой и любвеобильным сердцем.

- А ежели царь нас не примет? - раздается из толпы женский голос.

Гапон вздрагивает от неожиданности, потом выпрямляется, обдает слушателей искрами вспыхнувших глаз и отвечает твердо и уверенно:

- Тогда мы скажем - в России нет царя!..

Густым одобряющим гулом отзывается собравшийся народ. Свобода действий и поразительное полное отсутствие полиции и охранки, никогда не слыханные так открыто по своей смелости речи - все это взятое вместе создает вокруг имени Гапона легенды, полные надежд и упований. .

Новый год мы с женой встречаем дома, встречаем скромно, за неимением лишних средств.

"Рыжик"-вышел в свет тремя маленькими томиками.

На видном месте стоят они у меня на самодельной полке в количестве семидесяти пяти авторских экземпляров. Это все, что осталось от труда моего в смысле реальных благ.

Но "Рыжика" я люблю и втайне горжусь им.

Бьет двенадцать часов. Мы торжественно встаем с двумя бокалами, наполненными игристым, но дешевым, донским шампанским.

Чокаемся, выпиваем, целуемся и создаем хорошее настроение улыбками влюбленных. Но и в этот праздничный час, когда успеваем побывать в прошлом, поделиться воспоминаниями о первых наших встречах, о трепетно зарождавшейся близости и о многих иных сладких мгновениях нашего молодого счастья, - мы незаметно снижаемся с высот минувшего и вплотную подходим к нашей действительности.

И снова выступает Гапон с его страстными призывами итти к царю с петицией, покрытой сотнями тысяч подписей. Опять говорим о безработице, об умирающих от голода детях, о забастовках, жестоко подавляющихся, и о наших личных невеселых делах, с какими мы вступаем в новый девятьсот пятый год.

- Василий Евдокимович, - говорит Татьяна Алексеевна, - просит нас быть у него в субботу восьмого числа. А от тебя он хочет получить обещанное.

- Что обещанное?

- Уже забыл!.. Хороший революционер... Ты же хотел написать прокламацию о встрече нового года. Ведь у тебя в голове все было.... Ты хотел показать, как встречают новый год в Зимнем дворце и как этот новый год празднуют безработные...

- Помню, - перебиваю я. - Но я же опоздал...

- А Василий Евдокимович говорит, что это ничего не значит..

Я соглашаюсь, тем более, что до, восьмого времени много.

Никогда еще у Василия Евдокимовича не было так тесно, как сегодня. Не только комната, но передняя и кухня переполнены доотказа. Обсуждается вопрос о завтрашнем дне: итти или не итти к царю.

- Нельзя поверить в движение, возглавляемое попом! - слышится высокий голос Лямина.

- А если Гапон прав, - откликается из передней женский голос.

- И если царь выйдет к народу и смилуется... Даст нам дыхнуть свободнее и прикажет заводчикам да фабрикантам разжать свои когти, не терзать наших мужей, отогнать от нас нигдету... И будет конец забастовкам. И наши дети светлыми глазенками взглянут на мир...

Из передней и кухни несется одобрительный гул.

- Правильно Власьевна говорит...

- Забастовками жирнотелых не пройдешь...

- Бывали забастовки, кровью за них платили...

Василий Евдокимович просит тишины. Он встает и машет обеими руками.

- Дайте слово сказать!..

Вспыхнувшая буря утихает.

- Товарищи, - начинает Василий Евдокимович, - о чем мы спорим? Мы, большевики, с самого начала гапоновской кампании были против того, чтобы итти за милосердием к тирану. Помните, я говорил, что если царь из трусости или по какой иной причине выйдет к народу и швырнет своим верноподданным рабам крошки с богатого стола, то этим он продлит свое царствование на многие годы. Такого взгляда придерживаемся мы и сейчас. Но теперь, когда огромное большинство подписало петицию, нам спорить не о чем. Придется завтра шествовать к Зимнему, мы должны быть там, где народ. А в том, что царь выйдет к народу, у нас не может быть твердой уверенности.

Коротенькая речь хозяина дома производит успокаивающее впечатление, но с последней фразой о том, что царь может не выйти к народу, не все согласны.

- Какой же это царь, ежели побоится народа...

- А царская присяга... Присягал же он народу...

- Это верно... Что и говорить...

Как сильна еще вера в коронованного тирана!

И долго человеческие голоса сплетаются между собою и густым говором реют над головами собравшихся.

Поздно вечером мы с Татьяной Алексеевной прощаемся с Василием Евдокимовичем. Вручаю старику мою листовку. Он сердечно благодарит и до боли сжимает мою Рyку

Мы входим в тихую морозную ночь, сопровождаемые алмазными кругами сверкающих звезд,

В эту ночь мы не можем заснуть. Мысли о завтрашнем дне отгоняют сон.

Долго в ночной тиши шелестят наши голоса. Нас волнует вопрос, примет ли царь народ? И если примет, то как это произойдет? Но ни я, ни Татьяна Алексеевна ничего предвидеть не можем, и бесплодный разговор длится до рассвета.