История моей жизни. Воспоминания военного министра. 1907—1918 гг.

В день объявления рескрипта, 1 марта, было общее собрание Совета; там я встретил Дмитриева, он также был возмущен и уже перешел от слов к делу: тотчас по прочтении в газетах рескрипта он поехал в Государственную канцелярию, потребовал там все имевшиеся оттиски доклада (их было около двадцати) и разослал их от себя лицам, интересовавшимся делом, в том числе и Гучкову. Ввиду секретности доклада он поступил незаконно, но Дмитриев говорил, что он должен был это сделать, чтобы спасти свое доброе имя.

В общем, рескрипт произвел весьма неблагоприятное для Морского министерства впечатление, которое еще усилилось, когда публика стала узнавать истинное содержание нашего доклада.

Один из членов Думы, Звегинцев, бывший моряк и один из критиков Морского министерства, взял у меня наш доклад для прочтения и после того писал мне: «С сердечной благодарностью возвращаю Вам Ваш отчет. С жадностью я его прочел и должен сказать, что ничего хоть сколько-нибудь к нему подходящего по строгости критики морского ведомства с трибуны Государственной Думы не производилось».

Воеводскому рескрипт не помог: через две недели, 15 марта, Григорович сообщил мне, что Воеводский отказался от должности и что он сам назначается министром.

Воеводский был чудный человек: честный, доброжелательный, чрезвычайно мягкий, притом умный, образованный и, насколько я знаю, хороший моряк; впоследствии я узнал, что он и отличный семьянин. Не такой человек был нужен тогда на должности морского министра: чтобы привести в порядок морское ведомство, нужна была железная воля и твердая рука; будь они у Воеводского, он при своем уме и знаниях, может быть, и справился бы с задачей, но тогда он, вероятно, не был бы тем симпатичным человеком, которого я узнал и полюбил уже после его увольнения от должности министра с назначением его членом Государственного Совета.

Явившись в первое заседание Совета, Воеводский, вступивший в правую группу, пожелал сесть рядом со мною. Это удалось устроить, и с тех пор до конца 1915 года, когда он заболел, мы были соседями; мы голосовали вместе, часто расходясь со своею партией; из Совета мы, обыкновенно, уходили вместе, и так как нам было по дороге, то мы вместе шли или ехали домой.

Григоровича я узнал во время нашего осмотра заводов и поездки на юг. это был человек иной складки – самоуверенный, способный зазнаться, но интересный собеседник, и у меня с ним установились хорошие отношения. Его репутация во флоте и обществе была неважная, но не знаю каких-либо порочащих его фактов. Он оставался министром почти шесть лет, до революции 1917 года; судостроение при нем шло успешно; о том, как велось при нем хозяйство Морского министерства, я судить не берусь, но личный состав флота при нем, очевидно, остался столь же недисциплинированным, озлобленным и готовым к бунту, как и раньше.

В мае я сказал Григоровичу при встрече, что нам, ревизорам, даже не сказали спасибо за наши труды по ревизии. Он доложил государю, который поручил передать об этом председателю Совета Акимову; вследствие этого нам 28 мая была объявлена высочайшая благодарность за отменное исполнение поручения. Сверх того, мы, по выслуге минимальных между наградных сроков, получили очередные награды: Рерберг – Владимира 1-й степени, я – алмазные знаки Александра Невского[238] и Дмитриев – чин действительного тайного советника.

Благодаря ревизии, я несколько познакомился с делами морского ведомства и при рассмотрении их в Финансовой комиссии мог иметь известное суждение о них; но, кроме того, мне там иногда приходилось выступать и не по своей инициативе: членами Финансовой комиссии были также Бирилев, а после его смерти в 1915 году – Воеводский, причем они были единственными действительно сведущими членами комиссии по морским делам, но иногда находили для себя неудобным предлагать Григоровичу некоторые вопросы именно потому, что сами были когда-то на его месте, и я предлагал их по их просьбе; или же, делая какое-либо замечание, они просили поддержать их; наконец, в 1916 году, когда Воеводский заболел, я вместо него был номинальным докладчиком по всем морским делам.

Глава четырнадцатая

Разногласия Столыпина и Думы. – В Ессентуках. – Смерть первой жены. – «Составление настоящих записок приостановилось». – Диспут в Академии Генерального штаба. – Отставка Поливанова. – Семейные хлопоты. – Трехсотлетие Дома Романовых