Старожилы рассказывали, что до революции в пойменские деревни нередко забредали бездомные и безработные люди. Были они оборваны, в лаптях, ходили из избы в избу с сумками-торбами. Зашедши, низко кланялись, крестились и просили подаяния. Отказу им никогда не бывало: ешь, пей, чувствуй себя как дома.
Человеческие поступки, замки и метки
Жители поймы были людьми высоконравственными.
Наши мужчины разводов со своими жёнами не знали, женились один раз и на всю жизнь — так до могилы и доживали одной супружеской парой. Могут сказать, что религия держала людей в семье, не позволяла никаких грехов, подобных изменам, разводам. Огромную роль играл весь уклад жизни, традиции, так складывались отношения между супругами, что никому и в голову подобное не пришло бы. От греха удерживал не только страх Божий, но и взаимное уважение, ответственность друг перед другом, совесть человеческая, долг перед детьми, стыд, какой придется пережить от односельчан, от народа. В пойме много таких семей, которые, прожив совместно по нескольку десятков лет, народив до дюжины ребятишек, ни разу всерьёз не поскандалили между собой. Тот же мой дедушка по отцу Никанор, как рассказывал мой отец, за всю жизнь с женой Анной ни разу не поскандалил. А она с ним. Да и во всей родне его — семейного шума — никогда не было. А ведь дед вырастил шестерых сыновей, всех женил и всех же вместе с жёнами и их детьми, своими внуками, приютил в своем доме, пока те не обустроились самостоятельно. До двадцати человек жили они в одной избе, мирно жили, без ссор. Все уважали друг друга. И ведь дед мой, Никанор, натерпелся от жизни, как говорится, до горла. Наверное, у него было много причин, чтобы лопнуло его терпение. А вот умел Никанор уладить в своей большой семье всё путем.
Был он — великий герой своей нелёгкой жизни. Ох, уж и покрутила она его во все сторонушки! Много невзгод на его долю выпало, много пришлось бороться со злом. Родился он в 1858 году, а умер уж осенью 1931 года. Тихо умер, как только старые мудрые люди умеют. Вечером прилёг, сказав, что занеможил маленько. А под утро не встал. Гроб он себе сам загодя заготовил, его обнаружили над мостом избы на подволоке. У меня часто возникал вопрос: какая сила скрепляла воедино огромную семью деда — ведь это была целая коммуна в одном доме! Семьи скрепляла, думаю, сама жизнь. В одиночку тогда было не выжить. Вместе было легче работать, переносить тяготы, беды, легче осуществлять задуманное. В семье царила осмысленная сдержанность от любых соблазнов. Ежедневный труд сообща — лучшее лекарство от лени каждого: лениться значит срамиться.
Благородству повседневного существования простых безграмотных молого-шекснинских крестьян можно лишь позавидовать. По жизни выходит так, что не в одной культуре и грамотности дело, не они одни из человека делают настоящего человека. Бывало, начинает большая семья делиться. Нужно молодым ставить свой дом. Стоило в такой момент молодому хозяину молвить о помощи, так не то что родственники, а вся деревня поднималась «на помочь»: за несколько дней поставят для новой семьи свежую избу. За работу «на помочи», а была она, понятное дело, не из лёгких, никто никогда никакой платы не брал. Она была бы оскорблением человеческого достоинства. Со стороны хозяина во время «помочи» была работникам одна плата — харчи.
Случались, бывало, в наших деревнях и пожары. Никогда погорельцы не оставались одиноки в беде. Соседи давали им одежду, обувь, продукты, помогали заново отстроиться. И опять — плата за то считалась непозволительной. Помню, как в начале тридцатых годов, в одно очень сухое лето, полыхнула деревня Ветрено. Сгорела, почитай, дотла. А была деревня не маленькой — сельсоветовский центр Брейтовского района. На эту беду сразу откликнулись жители всех окрестных деревень. Работали не покладая рук, не считаясь со временем. А время-то было страдное. У каждого своих дел хоть отбавляй. Да только никому и в голову не пришло поступить иначе, святым делом было — помочь человеку в беде. Так не прошло и двух лет, как все ветренские погорельцы зажили в новых домах.
Много хлопот, а другой раз и бедствий приносил жителям поймы ежегодный разлив воды в пойме. Молога с Шексной разливались неистово. К этому стихийному событию готовились всегда сообща, а не так, чтоб каждый только свой скарб да скотину пристраивал в безопасные места. Мужики собирались в артели, брали лодки — все, что имелись в хозяйствах, спаривали их, клали поверх дощаный настил и на таких своеобразных плавучих транспортных средствах перевозили весь деревенский скот в безопасные места. Взаимная выручка, общность — свойства мологжан, присущие им испокон веков.
Пойменские мужики и бабы отличались завидным долготерпением, уживчивыми характерами, не было среди них строптивцев. Они и новшества Советской власти пережили спокойно, без лишнего ажиотажа и ненужных скандалов, без грызни и шума.