История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

Он называл, какую желал, и девица шла к той и говорила, что ее зовут ко столбушке. Та вставала, чинно шла и тоже становилась против пригласившего парня. Они таким же образом целовались, после чего уже девица оставалась на месте, а парень посылал к ней другого, названного ею. И так целый вечер.

К этой столбушке я тоже не ходил, потому что почувствовал бы себя тут неловко. К тому же я был брезглив и знал, что таким путем можно заразиться туберкулезом, сифилисом и другими болезнями, а по внешнему виду нельзя узнать, здоров ли человек.

Среди ребят я при удобном случае вел беседы на политические и антирелигиозные темы. Не на вечеринах и игрищах, конечно, там они слушать не стали бы, не до того, а когда нам приходилось проводить свободное время одним, без девиц. Тогда они охотно слушали мои рассказы или читаемые вслух книжки. Учил я их революционным песням, и они охотно их пели под гармошку, ходя по улицам деревни.

Бывало, что матери моих товарищей набрасывались на меня, грозя «высарапать большие глаза» за то, что я совращаю ребят с пути. Однажды соседка Матрёна Гриши Васина, мать моего товарища Васьки Гришина[148], даже клещей[149] меня огрела за то, что из-за меня Васька к обедне[150] не стал ходить. А к обедне действительно многие ребята ходить перестали, что я не без основания и гордости считал своей заслугой.

Как-то во второй день рождества в нашу деревню шел поп со «славой», то есть обходить избы и петь тропарь, славить Рождество. А мы с ребятами стояли в это время на дороге, по которой он шел, довольно узкой. Я сказал ребятам, чтобы они не сходили с дороги. Некоторые боялись не дать попу дорогу, но и сойти им было стыдно передо мной и другими товарищами. Так и пришлось попу обходить нас целиной, по колено в снегу. Он ничего не сказал, пока обходил нас, но когда снова выбрался на дорогу и отошел несколько шагов, начал пенять: вот какая молодежь пошла, даже отцу духовному не только почтения не оказывают, а даже дороги не уступят. Я не стерпел и ответил, что прежде чем ждать почтения, надо его заслужить. Мой ответ взвинтил его, он запальчиво закричал: «Ну, а скажи, как я должен заслужить? Разве вы не знаете, что у меня с собой дары христовы?» — «Даров христовых мы у тебя не видим, а как заслужить почтение — это тебе лучше знать, ты грамотнее нас», — ответил я.

Ребята мои в это время готовы были пуститься в бегство. Оно и понятно: попы в то время имели власть не меньше пристава. Поп[151] все напирал на меня, требовал, чтобы я назвал свою фамилию (он служил недавно и меня еще не знал). Но я ему спокойно, сам восхищаясь своим спокойствием, ответил, что фамилию свою называть ему не нахожу нужным, а если, мол, тебе так уж хочется ее знать, то спроси у того дурака, что мешки за тобой носит, он тебе скажет.

На этом мы тогда разошлись. Я ждал, что он предпримет против меня какую-нибудь каверзу, но, оказывается, он был не из кляузников. Он имел обыкновение разделываться собственноручно, по крайней мере, в тех случаях, когда это было ему под силу. Однажды даже старуху Параню, нашу сватью, исхлестал уздой так, что та едва домой пришла — только за то, что она вела с паствы[152] лошадь по его полю. Случалось, что он бегал и за ребятами, но не нашей деревни, а Устья Городищенского, где была церковь, и те от него позорно удирали. Обычно он гонялся за ними потому, что они, проходя мимо его дома, играли на гармошке и пели песни.

Любил он ездить на быстрых лошадях. Лошадей имел пару, и одна из них, Воронко, была необыкновенно быстрой. Однажды поп с цыганами держал пари, что за такое-то время он успеет съездить верхом на Воронке до деревни Ларинской — и выиграл.

Вскоре после нашего рождественского столкновения поп в доме церковного старосты, богатого торговца Александра Казакова[153] играл в карты в компании церковных прихлебателей. Дело было в канун какого-то праздника. Когда время перешло за полночь, староста заметил попу, что пора кончать игру, завтра тебе заутреню служить. Попа это уязвило, и он зло ответил, что, мол, ты мне указываешь. А староста был хотя и богач, но, что называется, неотесанный мужик, у них разгорелся спор. В азарте поп обозвал дураками всех, кто думает, что есть бог, и при этом сказал, что у вас здесь только и умных, что на Дунае Юров, то есть я. Мне это передал потом участник ихней картежной игры, мой двоюродный брат Михаил Коробицын из деревни Ряжка. Он был членом церковного попечительства[154] и вообще тянулся к паразитической верхушке, по его определению, к «хорошим людям».

Между прочим, пьяным этого попа не видали. Говорили, что он совсем не пьет. Прихожане хвалили его за проповеди: будто бы хорошо говорил. Сам я, конечно, их не слыхал, так как в церковь не заходил принципиально, даже из любопытства.

Но вот я стал подумывать о женитьбе и решил, что придется сходить на исповедь, иначе меня венчать не будут, а без венчанья ни одна невеста за меня не пошла бы. К тому же дети, если они появятся, будут считаться незаконнорожденными.