История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

По дороге я сильно волновался: а что если я денег не достану, как я тогда вернусь домой, что скажу тестю? Когда переезжал через Сухону, мне в голову пришла даже такая безумная мысль, что если денег не добуду, то на обратном пути выброшусь посредине реки из лодки, тогда уж не нужно будет придумывать выхода из положения.

В лавке у Казакова, выждав, когда около него никого не было, я с замиранием сердца обратился к нему: «Михаил Федорович, я в спешке забыл дома кошелек, а мне нужны сейчас два рубля. Не можете ли вы мне их одолжить?» Он взял из кассы нужные мне деньги и со словами «Пожалуйста, пожалуйста» подал их мне.

Как будто тяжесть с меня свалилась, я ожил, повеселел и едва не бегом побежал в казенку[248]. Вечером тесть и его помочане[249], напившись, пели песни. Они не знали, что я пережил ради этого их веселья.

Как-то жена пришла с работы от портного вся в слезах. На мой вопрос, что случилось, она рассказала, что портной уже несколько дней пьянствует вместе с коновалом[250]. С ним это бывало часто: подзаработав денег, он пировал по неделе и больше; в таких случаях моя жена работала вдвоем с его женой. Сегодня по требованию коновала портной заставил свою ученицу истопить баню, а идя в баню, коновал пожелал, чтобы его сопровождала моя жена. Получив отказ, он рассвирепел и начал скверно ругаться, да и портной рассердился на нее.

Первой моей мыслью при таком сообщении было пойти и разбить морды обоим пьяницам, но, подумав, решил не делать глупостей. Просто мы с женой решили, что она к портному больше не пойдет. Тем более что и толку большого в этом не было: портной давал ей только такую работу, которая была выгодной для него, а жене в освоении ремесла ничего не давала, правила же кройки и вовсе не показывал.

Итак, мы с женой оказались на положении безработных и без копейки денег. Работы нам, как не мастеровым, нельзя было получить никакой, хотя бы за двугривенный в день или даже за кусок хлеба. Теперь мы стали у родителей жены не только жильцами, но и нахлебниками: им, видя, что у нас есть нечего, приходилось приглашать нас к столу.

Ох, какое унизительное было положение! Сидим, бывало, на лавках в неловком молчании, когда они готовятся обедать или ужинать, и видим, что им тоже неловко, они прячут глаза. Это и понятно, они не могли не жалеть каждого куска хлеба, потому что жили бедно, хлеба своего не хватало. Но не могли и не пригласить. Лицо, бывало, горит от стыда, когда садишься за стол, а сядешь — и есть не можешь, кусок в рот не лезет, несмотря на голод. Сидишь, жуешь корочку, только делая вид, что обедаешь, съешь с четверть фунта и выходишь из-за стола.

Я рад был хоть чем-нибудь быть полезным в хозяйстве тестя, напрашивался на любую работу, то жердей рубить, то еще чего-нибудь поделать. Но я видел, что и мое участие в работе их не радовало: они знали, что все текущие работы они могли выполнить и без меня, а между тем хлеб, съеденный нами, им может позарез понадобиться весной самим.

Однажды мне передали, что свояченица Лидька, девчонка лет пятнадцати, говорила старшей выданной сестре: «Лешой нам надавал постояльцев, с ними весь хлеб съедим до масленицы, а потом и самим будет нечего есть». И я знал, что другие хотя и не говорили, но думали так же.

Что мне предпринять, куда деваться? Портной мой, обещавшийся с последними пароходами, не приехал. Начались заморозки, пароходы ходить перестали, и теперь до хорошего зимнего пути ждать нечего. Да если он и приедет, то обеспечен питанием буду только я, ходя с портным по домам, а для жены с ребенком опять не будет средств, так как работать я буду бесплатно.

В поисках выхода я однажды сказал жене, не попробовать ли нам шить кошули. Может, мол, ты сумеешь скроить — ведь, хоть тебя этому и не учили, но когда ты шила, то присматривалась к отдельным деталям скроенной вещи? Жена решилась попробовать, а теща рискнула и поручила нам сшить ей кошулю, и мы принялись.

У меня до этого почти и игла в руках не бывала, и я с трудом начал под руководством жены сшивать мех. Наперсток не держится, все руки исколол. Но кошулю сделали неплохо, теща осталась довольна, а мы радовались, как дети.

Только мы закончили тещину кошулю, как мужик с Норова, Васька Кузнечонок, принес такой же заказ: «Вот шчо, Юров, я чув[251], ты портняжишь нонче. Вот я принес, сошей-ко мне кошулю, а то званья[252] не в чем в лес стало издить». Я принял заказ с важным видом, стараясь скрыть свою радость.