История моих бедствий

Наконец, после пиршества[368] была принесена книга Петра, и кому-то было поручено громко огласить некоторые сочинения Петра. И вот, воодушевленный ненавистью к Петру и возбужденный виноградной лозой, не той, которая изрекла: «Я есмь лоза истинная», но той, которая повергла обнаженного патриарха на землю[369], чтец стал выкрикивать громче, чем этого от него требовали. Через некоторое время ты мог бы заметить, как прелаты вскочили, затопали ногами, смеялись, болтали, так что любой скорее мог бы подумать, что они служат Вакху[370], а не исполняют обеты Христу. При этом слышится звон бокалов, осушаются чаши, прославляются вина, орошаются глотки прелатов. Тогда можно было бы позабавиться и остротой Горация:

Никакого ты, Вар, дерева не сажай
Прежде священной лозы[371]

.

Ибо то, о чем тот же поэт говорит в другом стихотворении:

Давайте пить, давайте в пляске вольной
Ногами топать...[372]

,

там в точности происходило. Сколь полезнее было бы выслушать приятное суждение поэта Галла[373], к тому же высказанное прекрасными стихами. Ведь он говорит:

Я одобряю вино, но только лишь как напиток;
Если ж вино не питье, ядом бывает вино.

Но питье дающего забвение сока уже усыпило сердца прелатов. И вот, говорит сатирик:

...Жрецы ж меж глотками вина вопрошают
А о чем бишь поэмы вещают?

Всякий раз, когда звучало нечто тонкое и божественное, непривычное ушам прелатов, сердца всех слушателей раздирались и они скрежетали зубами по адресу Петра. И имеющие зрение крота говорили про философа: «Неужели же мы давали возможность жить этому чудовищу?» И, покачивая головой, как иудеи, они произносили: «О горе! Бот тот, кто разрушил храм божий». Так судят слепые о словах света, так осуждают трезвого пьяные, так против орудия троицы рассуждают словоохотливые бокалы. Так против простоты вступают в спор вооруженные рогами софисты. Так обгладывают псы святого, а свиньи пожирают жемчуг. Так лишается остроты соль земли. Так заставляют замолкнуть свирель закона. Мудрец сказал всенародно: «Кто прикоснется к смоле, запачкается ею». Мы же можем выразить ту же мысль словами: «Кто коснется вина, запачкается им».

Распивала епископская трезвость чистейшую кровь виноградной лозы, чистоту коей вода не лишила девственности, потому что согласно Марциалу:

Грех великий вино святое Фалерна испортить,
Да и Вакх никогда в брак не вступает с водой[374]

.

Наполнили примасы мира сего, философы глотки, бочки своим вином, жар которого так бросился им в мозги, что глаза всех погрузились в оцепенение сна. Между тем как чтец выкрикивал, слушатели храпели. Один опирается на локоть для того, чтобы облегчить сон глазам своим. Другой на мягкой подушке старается нагнать дрему на вежды свои. Третий спит, склонив голову к коленям. Поэтому, когда чтец отыскивал у Петра что-нибудь достаточно колючее, он кричал в глухие уши прелатов: «Осуждаете?» [«damnatis?»]. Тогда некоторые, едва пробужденные при последнем слове, говорили сонным голосом, с опущенною головой: «Осуждаем!» [«damnamus!»]. Остальные же, растревоженные голосом осуждающих, не разобрав первый слог, говорили: «...плывем» [«namus!»][375]. Истинно плывете, но плавание ваше — буря, плавание ваше – утопание.

Так и спавшие стражи свидетельствовали: «В то время, как мы спали, пришли апостолы и унесли тело»[376]. Тот, кто стоял на страже закона господня днем и ночью, ныне осуждается священнослужителями Вакха. Так больной лечит врача. Так утопающий осуждает стоящего на берегу. Так приговоренный к виселице, когда его уже ведут к ней, – обвиняет невинного.

Что делать тебе, душа моя? Куда обратиться? Не забыла ли ты предписания риторов и, охваченная печалью, подавленная рыданиями, в состоянии ли ты рассказать все по порядку? «Думаешь ли ты, что сын человеческий, пришед, найдет веру на земле». Лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда; Петр же не имеет, где преклонить главу свою. Так судят подсудимые, воссев на судейском месте, преследователи невинности на месте карающего. Так искажается все у таких судей и подобных истцов:

Этот хоть тучен, но хочет от она утучниться.
Тот бормочет и с губ оттопыренных речи роняет.
Этот слишком болтлив, тот молчит, тот стоит, тот гуляет.
Любит плакать один, а другой сыплет шутки.
Так иль иначе, но мир для всех в равной мере безумье.