За Серпуховской заставой на северном склоне Андреевского оврага расположилось одно из самых больших в Москве кладбищ — Даниловское. В прошлом, при всяком упоминании о Даниловском кладбище отмечалось очень красивое его местоположение — на рельефной местности с остатками древней сосновой рощи по берегу речки Чуры. Увы, теперь нет даже и этих остатков. А Чура почти вся упрятана под землю.
Расположение кладбища на возвышенности сделало его в 1941 году в прямом смысле военнообязанным: здесь находилась зенитная батарея, прикрывающая Москву от налетов германской авиации, а на случай прорыва к столице сухопутных неприятельских сил было установлено несколько бетонных дотов, из которых два сохранились и по сей день, — они так и стоят среди могилок, только что вросли в землю. Даниловское кладбище было вполне готово достойно принять врага. И если бы немцы тогда все-таки прорвались к Москве, здесь, скорее всего, разыгралось бы настоящее сражение. Конечно, едва ли после этого на кладбище сохранилось бы что-нибудь от старины, от дореволюционной эпохи.
А ведь Даниловское кладбище прежде славилось своим особенным третьесословным колоритом, впрочем, не вполне утраченным и до сих пор. А. Т. Саладин в 1916 году его описывает так: «Даниловское кладбище можно смело назвать купеческим, да другим оно и быть не могло, близко примыкая к купеческому Замоскворечью. Пожалуй, ни на каком больше московском кладбище нет такого обилия купеческих памятников, как на этом. Типичные для середины прошлого века надгробия в форме цилиндрических колонн, конусов, обращенных вниз остриями, колонн, перебитых кубом, попадаются здесь во множестве. Кладбище не распланировано правильными дорожками, отчасти этому мешало расположение его на изрезанной оврагами площади, а отчасти и простая традиция, по которой вообще все наши прежние кладбища не распланировывались, если же что и делалось в этом отношении, то только в последнее время».
А И. С. Шмелев в «Лете Господнем» таким изображает Даниловское кладбище в праздник Радуницы в конце XIX века: «Приехали на Даниловское — сила народу! Попросили сторожа Кривую посторожить, а то цыганы похаживают. …Батюшку и не дозваться. Пятеро батюшек — и все в разгоне, очень народу много, череду ждать до вечера. Пропели сами „Христос Воскресе“ и канон пасхальный, Горкин из поминаньица усопшие имена почитал распевно, яичка покрошили… Сказали шепотком — „прощай покуда, Мартынушка, до радостного утра!.. “ — домой торопиться надо. А народ все простой, сидят по лужайкам у кладбища, поминают, воблу об березу обивают, помягче чтобы, донышки к небу обернули, — тризну, понятно, правят. Пошли к пруду, черемуху ломать. Пруд старинный, глухой-глухой, дна, говорят, не достать. Бывалые сказывали, — тут огромаднейший сом живет как кит-рыба, в омуте увяз, когда еще тут река в старину текла, — и такой-то старый да грузный, ему и не подняться со дну, — один только раз какой-то фабричный его видел, на зорьке. Да после тризны всяко, говорят, увидишь. А черемуха вся обломана. Несут ее целыми кустами».
От купеческого прошлого здесь теперь немногое осталось. Хотя вокруг церкви еще попадаются захоронения даже первой половины XIX века. Так, например, у южной стены на одном вросшем в землю саркофаге написано:
Но самым, пожалуй, знаменитым купеческим захоронением на Даниловском кладбище, а может быть, и во всей Москве, был участок Третьяковых — самих братьев Павла Михайловича и Сергея Михайловича, основателей лучшей в мире галереи, и их родителей. А. Т. Саладин дает описание надгробий обоих братьев: «На могиле Сергея Михайловича — черный мраморный, довольно высокий, но совершенно простой, памятник с надписью:
Но теперь их могил на Даниловском кладбище не найти. 10 января 1948 года останки обоих братьев, а также жены Павла Михайловича — Веры Николаевны — были перенесены на Новодевичье.