История настоящего преступления

Про Гэри я знала только, что он вышел из тюрьмы и у него с братьями есть паб «Зеленоглазое чудище» возле станции метро «Жорес». Самолет приземлился в аэропорту имени Шарля де Голля ранним вечером, и я поехала сразу в паб. Денег у меня особо не было, но я решила не мелочиться и не экономить деньги на карте. Возле паба я замерла как вкопанная и расхохоталась. Там стоял тот самый чертов фургон с лобовым стеклом, сплошь облепленным штрафными квитанциями. Наверное, он был даже не на ходу, но что это тот самый фургон, я не сомневалась. Грязная задняя дверца все так же исписана скабрезностями, только теперь французскими. Я не сразу поняла, что паб открыт. Дверь такая загаженная, что и бродяги побрезговали бы на нее помочиться. И вообще, ирландский паб в Париже – все равно что площадка для гольфа на Большом Барьерном рифе. Да еще такой говенный паб. К моему удивлению, дверь поддалась, внутри горел свет. Кое-где по углам сидели пьянчуги, этакие матерые забулдыги, слепые и глухие ко всему происходящему. Не найдя официантов, я подошла к барной стойке. Потолок наверняка был таким же липким, как пол, хоть ходи по нему. Спустя минут пять в зал из подсобки ввалился хозяин. Так я впервые увидела его лицо.

Гэри Мэттьюс.

Похожий на жирного бульдога, родившегося в результате близкородственного скрещивания. Отвисшие брыли, выпученные красные глаза, тяжелое дыхание. Он кивнул, мол, заказывай, но я хотела сначала послушать его голос и разглядеть получше. Он похудел с тех пор, как вместе с братьями похитил меня возле «Пятой авеню». А меня с короткой стрижкой и во всем черном было не узнать.

– Что хотите? – вздохнул он.

«Воткнуть тебе булавку в глаз или нож в пузо», – подумала я, но ограничилась заказом пива. Услышав мой голос, он вроде бы замялся. А может, мне показалось. Двигался он с трудом, как неповоротливая баржа. Я снова рассмеялась. В таких местах смех кажется инородным звуком. Гэри, не оборачиваясь, хмыкнул. Меня рассмешила мысль, что я так боялась этого урода. Стоило из-за него сбегать из Манчестера и не спать ночами от страха? Это же ходячее недоразумение. Да он, наверное, своей елдак не видел столько же, сколько я не видела Зоуи. Гэри поставил пиво на стойку. На правой руке красовалась татуировка комедийной маски, та самая ухмыляющаяся рожа, которую я видела в фургоне.

Он все понял по моему взгляду на его руку.

Мы посмотрели друг на друга. Он явно меня узнал. Его лицо сначала покраснело, потом побагровело, а затем приобрело пурпурный оттенок. Такими же стали уши, шея, руки. Я думала, его сейчас сердечный приступ хватит, если у такого вообще есть сердце. Гэри отвел взгляд. Отвернулся, пробормотал, мол, он угощает. Я подумала про стройку, про него и его братьев, вспомнила, как они поливали меня мочой и водкой, и сказала:

– Не стоит, в прошлый раз хорошо угостили.

После этого он исчез, а я села в зале и выпила целую пинту. В следующие полчаса двое посетителей попытались привлечь внимание Гэри. Подошли к стойке, позвали его, но он не вернулся. Они выругались по-французски и свалили. Я зашла за стойку и налила себе какого-то дорогущего бренди, потом пошла в подсобку. Гэри сидел на табурете и смотрел в пустоту, как маленький мальчик, которого наказала мама. Уж не знаю, из-за чего расстраивался: из-за меня, из-за братьев или из-за паба. Справедливости ради, вид у него был такой, будто он сожалел о своей глупой и никчемной жизни.

– Что ты сделал с Зоуи? – спросила я.

Он молча взглянул на меня.

– Что ты сделал с моей сестрой? – повторила я.

Гэри покачал головой, вытер лицо тряпкой и буркнул:

– Не понимаю, о чем ты. – Потом добавил: – Уходи, закрыто.

РИКИ ПЭЙН

Ах да, в один из вечеров я снова проходил мимо. Свет не горел. Я так и не узнал, что случилось. Что паб, что Гэри – был и сплыл. Гэри я потом долго не видел, так что поинтересоваться было не у кого. Слышал, что он убрался из центра, что его вроде бы видели то в одном, то в другом неблагополучном районе, что он бомжует и побирается. Рядом с пабом ему бы подавали больше. Когда у нас были трудные времена, он ведь нам наливал. Наверное, ему было стыдно тут появляться. Время от времени я его вижу и обычно отдаю ему всю мелочь из карманов.

Конечно, я не оправдываю его участие в каких-то темных делишках. Но, может, он уже и не помнит ни их, ни меня. Уже пять лет бомжует, так что свобода ничего хорошего ему не принесла. Любопытный факт. Я бы и не заметил, но он протягивает правую руку за мелочью. Так вот, у него следы ожога на том месте, где была татуировка смеющейся физиономии. (Усмехается.) Видимо, ему больше не смешно.