История немецкой литературы XVIII века

…Ко мне вернулась нынче
Прекрасная пора цветенья жизни,
Мне предстоит великое. Мой сын,
Зовет меня к себе вершина древней,
Священной Этны, на высотах горных
Мы будем ближе к всеблагим богам.
…под нами
Там, в горных недрах, будет клокотать
Священный жар земли, и нашего чела
Коснется ласковым дыханьем дух
Вседвижущий…

Павсаний не понимает слов учителя, напуган ими. В то же время он прозорливо говорит: «Увы! В твоей груди горит обида, // И ты, великий, своего не видишь // Величья!» Эмпедокл и признает это отчасти («…мука эта – как укус ехидны, // Бушующей огнем в моей крови»), и в то же время считает, что он превозмог в себе обиду: «С богами и людьми // Мое свершится скоро примиренье, // Оно уже свершилось». Павсаний потрясен и обрадован: «Высокий муж! Ужель дела людские // Опять чисты, как пламя очага?»

Показательно, что именно в этот момент появляется толпа людей, идущая вверх по склону, к вершине, на которой находятся Эмпедокл и Павсаний. Последние узнают в них граждан Агригента во главе с Гермократом и Критием. Первые чувства, которые охватывают Эмпедокла, – страшный гнев, ярость, ненависть, ибо он уверен, что люди пришли вновь оскорбить, добить его:

Я рассчитаюсь с вами! Слишком долго
Щадил я проходимцев, опекал
Притворных нищих, доверял лжецам!
Вы все еще не в силах мне простить,
Что я добро вам делал? Нет, довольно!
Сюда вы, мразь! И если нужно, я
Могу прийти к богам, пылая гневом!

Новый взрыв гнева вызывают у Эмпедокла слова приблизившегося Гермократа о том, что сограждане простили его, что он, Эмпедокл, искупил вину своими страданиями и недугом, которые написаны на его лице. Эмпедокла буквально захлестывают ненависть и презрение к людям:

Бесстыдные! Так вот к чему пришли вы!
Глаза откройте, посмотрите сами,
Как вы дурны, и пусть у вас от горя
Отнимется язык, привыкший лгать
И сквернословить! Не способны даже
Краснеть вы, сброд!
<…>
…Ничтожный сброд, отринутый богами,
Ужимки ваши видеть шутовские
Все время пред собой – какая честь!
Нет, нет, шуты! Стократ предпочитаю
Жить бессловесным, чуждым средь зверей,
В горах, под ливнем и палящим солнцем
Делить кусок с животными, чем к вам
В убожество слепое воротиться!

Кажется, эти слова говорит человек, который никогда не испытывал любви к людям, но всегда питал к ним презрение – презрение, достойное байронического героя. Но именно люди, в чем-то ограниченные и слепые, не понимающие до конца слов Эмпедокла, демонстрируют чудеса всепрощения и любви. Они заставляют замолчать Гермократа, называющего Эмпедокла безумцем, они молят своего любимца о прощении и любви, они умоляют его вернуться в Агригент, принять царский сан: «О, полюби нас снова! Возвратись // В родной свой Агригент… // Мы давно хотели // Венчать тебя на царство! Будь царем! // Прими венец, – все этого желают».

Эмпедокл растроган, в его душе опять пробуждается любовь к этим людям, но он понимает, что уже никогда не сможет к ним вернуться, не сможет быть прежним с теми, кто видел его унижение:

…Добрые мои,
Забудем зло. Но только вы теперь
Меня оставьте, лучше вам не видеть
Лицо того, кто вами изгнан был, —
Пусть в памяти у вас хранится образ
Любимого когда-то человека,
И ваш так просто возбудимый разум
Не испытает боле помраченья.
Я буду вечно юным в думах ваших,
И будут гимны радости звучать
Прекраснее, когда я вдаль уйду.
Мы разлучимся до того, как старость
И безрассудство разлучат нас, надо
Внять предостереженью, разойтись,
Самим себе назначив день разлуки.