История Нины Б.

— Ну, тогда хорошо, — прошептала она. — Накричите на меня! Для этого надо набраться большого мужества! Покажите, насколько вы мужественны, господин Хольден! И как вы умны! Столько великих планов, разных советов! Ну, и что теперь? Что же вы посоветуете мне на этот раз?

— Будьте благоразумны. Я найду выход, — сказал я, и мои собственные слова донеслись до меня, как из необозримой дали. — Сейчас нам нельзя действовать в спешке.

— Нельзя действовать в спешке! — Глаза ее опять стали темными, а лицо превратилось в маску презрения. — У нас ведь есть время, не так ли? Пусть он придет ко мне и сегодня, и завтра и послезавтра! К своей маленькой Нине, от которой он в таком восторге, которую он так сильно любит! — Она перешла на крик. — Вчера ночью, когда вы вернулись домой, вы видели, что я стою у окна, да? Так вот, я была не одна. Он был у меня. И это он выключил свет, он, а не я!

Я молчал. Я не имел права рассказать ей, что я делал. Это было просто невозможно. Я был вынужден выслушивать все упреки, сносить все унижения.

Она вышла из-за дерева и закричала мне прямо в лицо:

— Да вы просто трус! Сентиментальный трус! Вы вспоминаете только свою жену и больше никого. И то, что вы называете любовью, всего лишь грех на вашей совести!

Я промолчал и на этот раз, а вода шумела, и птицы пели. Нина яростно прокричала:

— И именно вам я доверилась! На вас я положилась! Господи, теперь я уважаю его еще больше. Ему удается все, что он задумал. Он ведь все делает последовательно! Вот это мужчина! Он, по меньшей мере, мужчина!

Она прижала руки к щекам и стала рассматривать меня как незнакомого человека, а ее ноздри трепетали, выдавая ее волнение. Я молча отвернулся и пошел прочь через заросли кустарника по узенькой тропинке, и ветки опять хлестали меня по лицу и царапали мою кожу.

Пять шагов, семь, затем я услышал, что она меня зовет.

— Хольден…

Восемь шагов. Девять. Десять.

— Хольден, прошу вас… вернитесь… мне очень жаль…

Но я не остановился. Я добрался до машины, сел за руль и выехал на дорогу. Когда я обернулся, то увидел ее. Спотыкаясь, она бежала из леса, платок сбился на плечи, полы плаща развевались, она широко раскинула руки в умоляющем жесте:

— Прошу вас!

Я нажал на педаль газа. Тяжелый автомобиль застучал на выбоинах луга, забуксовав задними колесами, затем машина все же выехала на шоссе. Я склонился над рулем, и видел, как стрелка спидометра уходит вправо, и видел дорогу, по сторонам которой росли старые деревья, летевшие мне навстречу, видел птиц над поверхностью реки, отдельные облака на небе и кораблик вдали. На Нину я больше не взглянул. Я просто не мог повернуться к ней — это было выше моих сил.

7

Итак, это случилось в четверг.

В пятницу ужас начал нарастать, тот самый ужас, автором которого был я сам…

Утром в четверг, в одиннадцать часов, я повез Юлиуса Бруммера и его красавицу жену в город. Все молчали. Они сидели за мной, так что я мог разглядывать их в зеркало заднего вида. Нина выглядела ужасно: под глазами синие тени, а на лице слишком много косметики. Бруммер скрестил руки на животе. Время от времени он что-то насвистывал. Когда он не смотрел на жену, он смотрел на меня: либо на мою спину, либо на мое лицо в зеркале. Что-то веселило его, так что он даже счастливо рассмеялся. Я же думал: «Приходит каждую ночь. Каждую ночь. Каждую ночь».

Когда мы подъехали к Лютцовштрассе, я услышал его голос:

— Воздух в шинах, Хольден!

— Так точно, господин Бруммер, — ответил я и свернул влево. В переднем правом колесе «Кадиллака» было недостаточно воздуха. Бруммер это заметил, когда мы отъезжали. В шине правого переднего колеса было мало воздуха потому, что я слегка выпустил его еще накануне вечером.

В паре метров от нас оказалась большая заправочная станция. Я подогнал машину. Сломя голову и пыхтя от удовольствия, к нам уже мчался маленький Пауль:

— Доброе утро, господа! — Его прыщик на лбу был скрыт лейкопластырем, однако на конце носа уже назревал новый.

— Подкачай воздуха в правое переднее, — сказал я. Пауль умчался и принес прибор для регулировки уровня воздуха в шинах. Она опустился на колени, отвинтил крышку вентиля, и через две минуты все было в полном порядке.

— Спасибо, Пауль, — сказал я и дал ему 20 пфеннигов.

Он покраснел:

— Господин Хольден…

Уже трогая машину с места, я взглянул на него:

— Все правильно?

Его лицо еще больше покраснело. Он очень смутился и то сжимал, то разжимал свои маленькие грязные кулаки. Он понизил голос и наклонился:

— Я никогда об этом не буду говорить, но мастер вчера подвел баланс, и я был вынужден вчера заплатить из своего кармана. Вы не могли бы… может быть… сейчас вернуть мне те деньги?

— Вернуть что? — спросил я, в мыслях уже прося у него прощения за то, что произошло с этим маленьким мальчишкой, который был не в состоянии себя защитить.

— Но вы ведь знаете что, господин Хольден… — Теперь уже вообще было не понять, что он говорил, так как его голоса почти не было слышно. — Двадцать четыре марки тридцать пфеннигов. Не сердитесь на меня, но мне нужны деньги, чтобы внести взнос за мопед, купленный в кредит…