История Ногайской Орды

Временно скрытая враждебность мангытов и подозрительность хана полностью проявились в ходе кампании и привели ее к бесславному концу. Сахиб-Гирею донесли, будто Баки намеревается прикончить его во время переправы на плоту через Оку. Хан повелел мангытам вместе с их карачи-беком форсировать реку раньше его. Бек стал отнекиваться, чем еще больше разжег подозрения в заговоре. Пока шла перепалка (гонцы пять-шесть раз скакали от ханского шатра к бекскому и обратно), наступила ночь. Крымцы остались на правобережье Оки, а наутро на противоположной стороне уже кишела московская рать, грохотали русские пушки. Переправа стала невозможной, и Сахиб-Гирей повернул назад. Единственное, что он смог сделать для сохранения репутации, — это послать великому князю Ивану Васильевичу ругательную грамоту с такими, в частности, словами: «Благодари же всевышнего Бога, что у тебя еще остался кусок хлеба. Этому причиною Бакы-бек, по вине которого не состоялась переправа через Оку. Воссылай за него молитвы! Теперь я сначала убью этого волка, замешавшегося среди моих овец, зарою его в навоз на задворках моего сада, а потом расправлюсь и с тобой» (Смирнов В. 1887, с. 416, 417; Tarih 1973, р. 62, 63, 66)[187].

Выместить злобу на карачи-беке сразу по возвращении хан не решился: слишком влиятелен и могуществен был тот. Баки продолжал занимать свой высокий пост[188], предпочитая держаться подальше от взбешенного Гирея. Мангытские ополченцы во главе со своим предводителем «прошли через Ор (Перекоп. — В.Т.), прибыли в Мангыт, страну его предков, и разместились там» под предлогом охоты (Tarih 1973, р. 205)[189]. В этой «стране предков» карачи-бека и настиг ханский гнев. Зимой 1542/43 г. его внезапно схватили, раздели и опустили в воду, где он и замерз (Смирнов В. 1887, с. 403).

Расправа с Баки как бы дала сигнал широкой реформе Сахиб-Гирея по усмирению кочевой стихии в подвластных землях. Хан не хотел, чтобы в будущем его подданные с такой же легкостью, как Баки, могли сняться с места и откочевать к ногаям или в османские владения на западе и в Приазовье. Жителям Крыма запрещалось вести кочевой образ жизни. Кибитки было велено разломать и жить отныне оседло в стационарных поселках. Развернулось строительство домов и целых аулов, началась раздача земельных наделов на всем пространстве Юрта — «от Фатх-Кермана на севере до Балаклавы на юге и от Кафы на востоке до Гёзлева на западе»; одновременно возводились мечети (Негри 1844, с. 384; Риза 1832, с. 92, 106; Смирнов В. 1887, с. 413; Précis 1833, р. 366, 367). Нововведения действительно способствовали насаждению оседло-земледельческого уклада на Таврическом полуострове. Но обширные степи к северу от него не были охвачены ими. Стада и улусы кочевников продолжали там обычные сезонные передвижения, отчего эти территории по-прежнему привлекали переселенцев из-за Волги.

В 1547 г. Сахиб-Гирей захватил Хаджи-Тархан, царствовавший там Ямгурчи бежал. Хан не удовлетворился изгнанием правителя, но предпринял массовый вывод населения в свой Юрт. «Людей их и улусов их там не оставили, всех пригонили к себе», — писал он Ивану IV (КК, д. 9, л. 57). Вероятно, с этой насильственной миграцией связано сообщение «Гюльбюн-и ханан» о выделении Сахиб-Гиреем земли и выдаче документов на нее для обеспечения благополучной жизни обитателям берегов Эмбы, Яика, Волги, Кубани, Дона и Днепра, переселенным в Крым (см.: Марджани 1989, с. 170). Упоминание рек Эмбы и Яика, расположенных на территории Ногайской Орды, свидетельствует о том, что среди крымских новоселов были и ногаи, проживавшие в Астраханском ханстве.